Державы верные сыны
Шрифт:
– Не для этого оставил я вас, братья, чтобы говорить о решенном. Ко мне приехал и ждет аудиенции посланец кабардинского владетеля Атажукина. Ему стало ведомо, что мною отвергнут Карасунский договор, подписанный Сагиб-Гиреем. Кабарда, как я считаю, принадлежит нашему ханству. Как единоверческая земля! Так же считает Атажукин и Мисост Баматов, влиятельные люди Большой Кабарды.
– Но кабардинцы дали клятвенный обет императрицы России. – озабоченно напомнил нурадин. – Чего они хотят?
– Об этом мы сейчас узнаем, – заключил хан и приказал телохранителю, никогда
В юрте было сумеречно и прохладно по-вечернему, и калга собственноручно поджег масляный светильник в керамическом сосуде. Желтый дрожащий отсвет лег на лица присутствующих. Близился час намаза, и необходимо было переговоры провести побыстрей.
Посланец Атажукина по-мусульмански приветствовал хана и его сподвижников, затем, приглашенный ими, сел напротив на расшитую золотом подушку, удерживая на красивом смуглом лице благожелательную улыбку.
– Мой хозяин передал послание, – запуская руку во внутренний карман чекменя, сказал белозубый парень. – Вот оно!
Девлет-Гирей, слегка усмехнулся уголками рта, беря бумагу в руки.
Но читать не стал, ибо всё делал без лишней спешки. Свой ответ он даст тогда, когда посчитает это нужным. Глаза посланца могут сказать не меньше…
– Мой хозяин и Баматов сами приедут к вам для переговоров. А мне даны полномочия решать срочные вопросы, – уже иным, твердым голосом заявил кабардинец. – А на словах велено передать, что мы признаем Вас, Ваше Величество, правителем Большой Кабарды. А свою родину считаем частью Крымского ханства. И, как подданные, надеемся на тесное сотрудничество и помощь в борьбе с русским престолом.
– Я тронут почтением и теплыми словами Касая Атажукина и Мисоста Баматова, весьма уважаемых в Кабарде владетелей. Но от речей, как говорят на Востоке, солнце не становится жарче. Я знаю, что кабардинская конница наводит ужас на любого врага. И буду признателен, если уважаемые союзники выступят вместе со мной против русских. Готов ли ваш господин обсуждать мое пожелание?
– Готов, – не задумываясь, ответил кабардинец, блеснув белками крупных карих глаз. – Но прежде мы намерены убрать с родной земли русскую крепость Моздок. Подлые рабы бегут туда от своих господ, данных Аллахом, и в этой крепости их принимают. Русские нарушают наши горские обычаи и порядки. Мои повелители считают, что их задача отвлекать войска русских, корпус де Медема, чтобы вам свободней было действовать.
Парень поднял руки ладонями кверху, провозгласил благодарение Аллаху и провел ими по лицу. Хан поймал взгляд брата Шабаза, недоверчивый и суровый. «Не с помощью прибыл, а за поддержкой», – мимолетно отметил Девлет-Гирей. Но то, что кабардинцы и другие народы не собираются мирно жить с Россией, обрадовало. Эта весть разнесется и среди ногайцев!
– Передайте вас пославшим, что могут рассчитывать на мою дружескую руку. Но сначала мы вернем к себе братьев-единоверцев, ордынских ногайцев. И, будь славен Аллах, вскоре совершим это.
– Будет ли владетелям ответ на бумаге? – спросил посланец, замечая нетерпеливые движения сидевших в юрте.
Девлет-Гирей поправил рукав своего зеленого бешмета, надетого поверх суконной рубахи, подумав, сдержанно кивнул.
– Я напишу. Довольны ли вы тем, как встретили? Едой? Кровом?
– Да, великий хан! Я здесь, в Копыле, точно в родном ауле. И молюсь вместе с вашими воинами… Мой повелитель передал Вам подарки! Шашки, серебряный кумган и трех девушек.
– Весьма благодарен. Завтра вместе с ответом я также передам подарки, – пообещал Девлет-Гирей и склонил голову, прощаясь с кабардинцем.
После намаза Девлет-Гирей приказал нукеру привести к нему в шатер подаренных невольниц. Все три, одетые в теплые бараньи зипунки, были молоды и стройны. Оставшись наедине с девушками, хан подошел к ним и стал по очереди поднимать чадру, спрашивая имена. Первая, Гульнара, оказалась из Силистрии, – большеглазая и пугливая, как серна. Вторая была валашкой, звалась Терезией. Сразу запомнились ее чудесная смуглая кожа и пухлые розовые губы. Но всех больше понравилась Зара, – отменно красивым узким лицом, станом и черными вьющимися волосами…
Отпустив эту наложницу, хан помолился и постарался уснуть. Но перед глазами негаданно стали возникать картины Бахчисарая, ханский дворец, его комнаты, гарем. Вспомнилось ущелье Марьям-Дере, на лесных склонах которого он часто бродил и охотился в юности, на плато столовой горы – Чуфут-Кале, иудейская крепость. Там жили караимы, близкие по языку, но чуждые по вере. Роду Гиреев не пристало даже бывать в караимском городище. А он, Девлет, тайно влюбился в четырнадцать лет в юную и прекрасную Зарему, дочь чуфуткалинского купца…
Нукер, сидевший на волчьей шкуре перед шатром, вскочил, едва его господин вышел из двери, откинув войлочный полог. Мурат, так звали телохранителя, встал точно на смотру, плавно положил правую ладонь на рукоятку дорогого персидского кинжала, добытого в бою. Трое других охранников, также не смыкавших глаз у жилища хана, быстро приблизились. Но вокруг было безлюдно, лишь на войсковом становище, где скопилось не менее двадцати тысяч его воинов, раздавались голоса и ржание лошадей. А над Копылом плыли дымы из отверстий шатров, из печных труб приземистых хат, стелилась густая падымь от многочисленных костров, у которых грелись разноплеменные отряды всадников и лучников, янычар, верной ему ногайской конницы и казаков-некрасовцев. Девлет-Гирей, оглядывая костры на всхолмье, с радостным изумлением обнаружил, сколь велика его армия!
Ущербная луна цеплялась за край лиловой тучки, ярко озаряя зенит. Молодые глаза хана углядели смутный треугольник журавлиного клина, спешащего на север. Завтра и ему в путь!
Вернувшись в свой шатер, Девлет-Гирей взял в руки сааз. Игре на этом струнном инструменте его научила Зарема. Пальцы своевольно вспоминали любимые ею мелодии, и от этого душа стала мятежной, отзывчивой.
Он играл, как будто разговаривал со своей возлюбленной.
Разговаривал, хотя знал, что ее нет в живых. А, может, сааз и есть ее нежный голос?