Держи меня крепче
Шрифт:
– Давай вспомним шаги и связки, как раз разогреемся.
Я включаю музыкальный центр, Нина кивает и становится чуть-чуть за мной. Ждём нужный такт и начинаем двигаться. Всё пока идёт сносно, но сложного ничего. Нина старается. Техника ног у неё идеальная, но вот эмоций нет ни в теле, ни на лице. А контемп [1] – это в первую очередь эмоции, и уж только потом техника.
Всё становится куда сложнее, когда дело доходит до поддержки. Она справляется, но делает это так напряжённо, что мне кажется у неё зубы скрипят.
1
Контемп (контепорари) – направление в современной хореографии, в основу которого легло сочетание балетной базы и перфоманса, но абсолютно отошедшее от норм и правил классики. Свободный, эффектный, чувственный и эмоциональный танец. (В группе автора в ВК можно посмотреть пример, чего именно Макс хочет от Нины в идеале:))
– Ещё раз, – командую, не совладав с раздражением.
Нина сосредотачивается. Но мне как раз надо, чтобы расслабилась. Беру её чуть ниже, вместо рёбер за сами бёдра и закидываю затылком назад дальше. Слышу мимолётный вздох, но она подчиняется и мягко ложится мне на плечо, прогибаясь. Умница.
– Ладно, теперь давай попробуем кое-что ещё.
С постановкой на конкурс помогала Ирма, поставив технически сложный и зрелищный контемп. Но Лида, эта дурища, со своим Кешей в очередной раз обдолбалась травкой и решила попытать судьбу на ночной трассе за спиной этого дрыщавого терминатора. Хорошо хоть живы остались оба.
Я объясняю Нине, чего именно от неё хочу, но вижу, как её глаза расширяются от ужаса. Да, поддержка сложная и высокая, но смотрится она просто бобмически, так что, Принцесса, упирайся – не упирайся, делать придётся.
– Нина, я всё сделаю сам. Тебе нужно только в перевороте, как в обычном колесе, руками опереться мне в колено. Я удержу тебя, когда будешь перелетать вверху ногами и зафиксирую спиной на своём плече. Тебе останется только прессом удержать линию корпуса и натянуть носки.
– Я не буду, – кажется, у неё даже губы побелели. – Максим, я не смогу.
– Сможешь. Просто попробуй.
Сажусь на одно колено, подставляя ей опору для переворота и готовлю ладони принять её. Но Одетта делает шаг назад, и явно не для разгона.
– Нина! – говорю с нажимом, придавая решительности. – Давай!
Она зажмуривается, а потом распахивает глаза, сжимает и разжимает кулаки. Но всё же делает шаг вперёд, берёт разгон, входит в поддержку правильно, но на перевороте через голову вдруг сжимается и в панике изворачивается. Я успеваю поймать её, но девчонка здорово прикладывается ребрами о моё плечо, выбывая себе весь дух из лёгких.
Я ещё несколько секунд удерживаю её в руках, прежде чем аккуратно поставить на пол. Замечаю, что её бьёт крупная дрожь до цокота зубов. Всяко бывало, девки боялись высоких поддержек, но тут явно что-то не то.
– Одетта, что за хрень? Рассказывай давай, тебя что, упустили когда-то?
Но Руденко удивляет меня, когда со всей своей мышиной силой толкает в грудь.
– Не называй меня так! Никогда не называй, понял? – твою мать, кажется, у нас зреет истерика. Терпеть их не могу. – Я ненавижу это имя, эту постановку, этот долбанный спектакль!
Ого. Она даже так умеет. Но, на самом деле, сейчас совершенно не смешно.
– Алё! – хватаю ей за плечи и легонько встряхиваю. – Ты чего разошлась?
Оттаскиваю девчонку к креслам у окна и усаживаю, надавив на плечи. Нависаю сверху, чтобы не дёргалась и спрашиваю ещё раз, потому что с этим всем надо разобраться.
– Нина, ещё раз: что с тобой произошло? Говори. Ничего не выйдет, если ты мне не расскажешь.
– Ну и пусть не выходит, – рвано вздыхает, почти всхлипывая. – Я и не хотела.
– Поздно уже не хотеть. Поэтому я слушаю.
Глава 9
– Нина, посмотри на меня, – Максим мягко берёт за подбородок и разворачивает моё лицо к себе, заставляя посмотреть ему в глаза. Нависает стеной, не оставляя шанса на отступление.
А я не могу справиться с дрожью. Будто не было этих пяти лет и работы с лучшими психологами города. Да, вот такой слабой я оказалась, не справилась сама со страхом. Но сейчас рядом нет ни матери, ни психолога, ни даже Юльки. А был лишь этот чужой мне парень, которому мне почему-то хочется выложить всё.
– Мне было почти шестнадцать, когда в доме культуры мы ставили «Лебединое озеро», – он всё же позволяет мне не смотреть на него, но продолжает нависать огромной тенью слишком близко. – Большой зал почти на две тысячи человек, полный. Пришли мои одноклассники, родители – они тогда ещё были вместе. Как ты понял, я исполняла Одетту – роль сложная, но я так старалась, так хотела её. Я была лучшей в своей группе.
– Я в этом и не сомневался, Пёрышко, – Максим садится в соседнее кресло, поворачиваясь всем корпусом ко мне, внимательно смотрит.
– А он опаздывал, – голос глохнет. – Пришёл за пару минут до начала. Я сразу заметила, что с Владом что-то не так: зрачки были расширены, глаза странно блестели.
– Твой партнёр пришёл под кайфом, – Ларинцев сдвигает брови, хмурится.
При воспоминании о том моменте сомнений, когда я увидела Влада за кулисами, меня пробирает холод. Я столько раз ругала себя, что не послушала свой внутренний голос, который вопил об опасности.
– Рудик, не дрейфь, всё ок, – разминаясь, сказал тогда Влад и завёл колено ладонью назад в арабеск, потянулся макушкой к носку. – Ты будешь сверкать, моя Одетта.
А потом он привлёк меня и поцеловал. Это был наш с ним третий поцелуй. Да и вообще третий в моей жизни. И я отпустила страх, поверила, как верила всегда. Я бросалась в его объятия в поддержках без оглядки с восьми лет, когда нас поставили в пару. Доверяла свою жизнь и свою душу.
– Не знаю, что именно он принял, но доза была слишком большой, и вот когда мы вышли в высокую поддержку, ему стало плохо. Я увидела слепящий свет софитов, успела улыбнуться зрителю, а потом… секундная шаткость, тошнота от ощущения падения и удар. Хлопок. И холод. Мне было так холодно, Максим. Особенно ногам. А софиты продолжали светить.