Держи ухо востро

Серова Марина Сергеевна

Первый, кого я встретила на улице, выйдя из туалета, был один из покалеченных мною вчера мальчиков. Его нос был в совершенно плачевном состоянии, на нем теперь красовалась большая белая нашлепка. Скорее всего, у него был переломан нос. Примерно на это я и рассчитывала.

Молодой человек совершенно равнодушно встретился со мною взглядом. Я отвернулась от него и пошла по улице. В моем натуральном виде он не мог узнать меня. Но я не знаю, как бы он отреагировал на мое появление в парике. Во всяком случае, мне не следовало появляться слишком часто

в этом парике на улице. Мне ни к чему была очередная схватка с кем бы то ни было, тем более, в центре города. А эта публика может попытаться отомстить, выследить мой адрес и так далее. И это мне было тоже ни к чему.

Зайдя в гостиницу, я поняла, что совершенно напрасно волновалась. Никто не обратил на меня внимания, и никем не замеченная я зашла в свой номер.

Прежде всего я скинула с себя одежду, залезла под душ и тщательно вымыла голову. Только тот, кто пользовался париком хоть раз в жизни, может понять мое нетерпение. Не представляю, как это в восемнадцатом веке ходили в них с утра до вечера!

Выйдя из душа, я оделась попроще и, прежде чем выйти из номера, набрала телефон Кучера.

— Здравствуйте, — сказала я, услышав его характерный тенорок. — Мы с вами вчера договорились о встрече…

— Да-а… — согласился он.

— Когда мы сможем осуществить наши намерения?

— Когда? — закряхтел он. — Ну, скажем, через полчасика. Вас это устроит?

— Более чем.

— Я выйду к вам, — сказал он, вздохнул и повесил трубку.

По дороге в музей я соображала, каким образом мне разговаривать с Кучером. Я перебрала несколько вариантов, ни один из них меня не устроил. И решила положиться на интуицию и импровизацию, помня о том, что он вполне может оказаться соучастником преступления.

Впрочем, на этом этапе расследования я могла подозревать в этом едва ли не каждого жителя Одессы и Одесской области.

— Вы не из Одессы, — начал говорить Кучер, едва я подошла к нему на расстояние слышимости. — И вы не замужем, — добавил он, когда я оказалась рядом с ним.

— Правильно, — растерялась я.

— Тогда слушайте. Идеальный муж по-одесски: слепой, глухонемой, капитан дальнего плавания. — И довольно захихикал.

— Приму к сведению.

— А откуда вы, если не секрет?

— Из Москвы.

— Москвичка, — одобрил он. — Ну и как там в Москве?

— Живем.

— Ну и правильно. Так, что вас интересует?

— Иконы.

— Иконы вообще, или какая-то конкретная икона?

Если бы у меня не было оснований подозревать Кучера, то лучше всего было бы принести с собой одну из икон и спросить, что он о ней думает, откуда она могла взяться, кому принадлежать и так далее, но, на минуту представив, что он переменится в лице, увидев в руках ту самую и кону, которую месяц назад сам переправил на Запад, я не решилась на это. И теперь не знала, с чего начать.

— Видите ли, в чем дело. Я работаю в очень солидной фирме. Многие фирмы сейчас устраивают у себя в офисах небольшие картинные галереи.

— Наконец-то.

— Да.

Это считается в Москве хорошим тоном. Мой шеф планирует приобрести несколько старинных икон. Когда я говорю старинных — это значит, что икона действительно должна быть старинная. Шеф не пожалеет никаких денег, может заплатить в валюте, но это действительно должна быть уникальная вещь. Желательно пятнадцатого-шестнадцатого веков. Вы понимаете?

— Я бы тоже хотел приобрести такую икону для музея, если бы у музея были деньги. И если бы мне ее предложили. Но тут тот самый редкий случай, когда нет ни денег, ни предложений.

Кучер взял меня под руку, и мы пошли с ним вдоль по улице.

— Я уже приобрела несколько интересных икон, насколько я в них разбираюсь, но этого явно недостаточно, — я развернулась к нему лицом. — Я спрошу вас конкретно: в Одессе можно достать что-нибудь стоящее?

— В Одессу приезжают за приключениями, за оружием и венерическими заболеваниями. Но чтобы за иконами — это что-то новенькое, — изобразил он на лице недоумение.

— А если серьезно?

Кучер снова взял меня под руку и повел рядом с собой. Он вздохнул и только после этого сказал:

— Не знаю, что вам сказать. Одессу же все время грабили. Сначала большевики, потом фашисты. Конечно, здесь было очень много икон, у людей и в храмах. Но перед войной в нашем музее решили открыть отдел древней живописи и стали собирать иконы по всей области. Натащили очень много досок, не разбирая, хорошие это иконы или так себе. И даже не успели их инвентаризовать. Тут началась война. Пришли фашисты и забрали все скопом. Что-то они уничтожили, а что-то вывезли в Германию. Никто до сих пор ничего толком не знает.

— Но ведь что-то осталось.

— Что-то, конечно, осталось, — уныло согласился Кучер. — Но вы же понимаете, теперь заново открываются церкви. Им тоже нужно иметь какие-то иконостасы. И люди охотнее несут туда, чем в музей или, не дай бог, в какую-то фирму. И, наверное, это правильно…

Он замолчал, и некоторое время мы шли молча. Вся его былая веселость куда-то улетучилась, и я поняла, что имею дело с очень умным человеком, видимо, с непростой судьбой, немолодым и не таким веселым, каким ему хотелось бы выглядеть в глазах окружающих.

Интуиция подсказывала мне, что этот человек не имеет никакого отношения к вывозу икон за рубеж, хотя может знать тех людей, которые этим занимаются.

— А вы не могли бы посмотреть несколько моих икон? Я их купила по случаю, и мне хотелось бы знать о них побольше.

— А почему нет? Несите. Они в Одессе?

— Мне должны их занести на днях.

— Хорошо. Позвоните мне, и мы снова встретимся. Я могу прийти к вам домой или пригласить вас к себе в музей.

Я пообещала ему, что позвоню в самое ближайшее время. Он дал мне свой домашний телефон, и я уже собиралась с ним распрощаться, но попомнила о таинственных знаках на иконе и, вырвав из блокнота листок, нарисовала эти самые знаки.