Держиморда
Шрифт:
Какой дурак. Во-первых, я сплю в искусственной коме и мне по фигу на десяток вооруженных противников, а во- вторых я уже умер, а вторая смерть во сне будет означать пробуждение, только и всего.
— Ты усатый! Как тебя зовут?
— Степан Пахомович, я член ревкома…
— Да мне по фигу, чего ты член…Если бы я начал стрелять, то, прежде чем вы успеете свои винтовки поднять и затворы передернуть, я четверых из вас положу и тебя, как командира, в первую очередь. А потом знаешь, что будет?
— Что?
— А потом, еще живые из вас начнут пулять в несчастного аптекаря, и не
— Почему?
— Потому что я вам товарищ, а не какой-то буржуй, как этот гимназер, что из ревности готов честного иностранного революционера оболгать. Тебя, Степан, где завтра найти можно?
— Зачем еще меня искать? — не на шутку встревожился член ревкома.
— Да не бойся, домой я к тебе не приду, хотя мог бы, был бы врагом. Завтра в Таврический в час пополудни я собирался зайти. Тебя там, где найти можно?
— В двадцать восьмой комнате. — нехотя процедил Степан.
— Правильно, Пахомыч. На хрен нужен нам этот дурак с бомбой. Я конечно жертвою пасть за дело революции готов, но не от рук товарища, хоть он и кажется тебе подозрительной личностью, но это дело ваше, начальственное. — один солдат подхватил винтовку на плечо и потопал к выходу из аптеки.
— Давай, Пилюлькин, выводи меня через черный ход! — зашептал я аптекарю в ухо и потащил его за тяжелые стеллажи, в подсобные помещения аптеки.
На мое счастье, в дверях отделяющих торговый зал от подсобок, из замочной скважины торчала головка ключа. Я оттолкнул от себя, уже не нужного, заложника, и запер дверь на три оборото, отделяя себя от преследователей. Последнее, что я слышал, когда отодвигал засов двери, ведущей из аптеки на двор, был крик фармацевта:
— Товарищи, не стреляйте, он уже ушел.
Мудрить особо я не стал, через соседний двор вышел на Невский, полюбовался, как у дверей аптеки, яростно жестикулируя, ищут виноватого мои недавние визави и пошел в сторону вокзала, на склады купца Пыжикова.
А в складском хозяйстве господина Пыжикова было нехорошо. Открыл мне пожилой дядек, выглядевший испуганно. Собака, даром, что на последнем издыхании, пребывала в состоянии обреченной ярости, как будто ее только что, долго и с выдумкой, били с безопасного расстояния. А возле сбитого набок пальто, недалеко от печки, на полу были видна пара бесформенных, влажных следов.
— Подошвы покажи! — я поманил к себе дядька, с деланно деловым видом, перебирающего что-то на ближайшем стеллаже.
— Что? — дядька аж попятился от меня.
— Я говорю, ноги покажи, кто-то из вас в дерьмо наступил.
— А! — с облегчением протянул приказчик, и старательно стал показывать мне подошвы сапог: — Нет, барин, у меня чисто.
— Ну и хорошо. — я сбегал на улицу, набрал в котелок и в пожарное ведро снег почище и поставил их на горячую буржуйку.
Из темноты склада, осторожно выглянул еще один приказчик, что был моложе, с быстрыми, неуловимыми глазами.
— Стоять! — Мой окрик заставил его замереть за пару шагов до калитки, идущей во двор склада.
— Чего?
— Их благородье сказал, что у кого-то нога в гавно наступила, подними ногу, покажи. — тут-же влез с пояснениями первый из работников склада.
— А! — молодой приказчик задрал влажную подошву валенка, а потом другого, такого-же мокрого: — Не, это не я…
— Ты зачем, тварь собаку мою трогал. — я был готов убить мерзавца, но, из последних сил, постарался сдержаться, иначе у купца сотрудников совсем не останется.
— Не трогал я никакую собаку…
— Иди сюда, сейчас проверим! — я схватил мужика за ворот поддевки, так, что затрещала ткань и, пользуясь его растерянностью, потащил к, мгновенно оскалившемуся, Трефу.
— Да. Не бил я его, так, немного поиграл…
— Я сейчас тебе две пули в пузо всажу, а потом того дядьку попрошу тебе в раны багром пожарным потыкать, уж мы посмеемся, ух мы поиграем. — я отбросил эту тварь в сторону, и потянулся за револьвером. Врать не буду, вытаскивал револьвер я очень долго, так что, догхантер успел отодвинуть засов и убежать, оглашая безлюдные ряды пакгаузов криками «Караул!» и «Убивают!»
— Вас как звать то? — я повернулся к последнему приказчику торгового дома.
— Дементий Павлович Хвостиков.
— Завтра жду вас в половину восьмого, Деметний Павлович, более не смею вас задерживать.
Когда приказчик, коротко попрощавшись, ушел, я пошел проверять пещеру Али-бабы. Мне очень много надо было найти для предстоящей.
Сначала я долго отмывал собаку от засохшей крови, благо, относительно чистого снега вокруг складов было много. Потом, когда вода кипятилась, я влил в пасть собаке пол стакана сильно разбавленной водки, зацепил его ошейник к ножке стеллажа, так как удерживать собаку было не кому, и приступил к оказанию ветеринарной помощи. Шерсть вокруг ран я осторожно соскоблил остро наточенным ножом. Оказалось, кроме отсеченного уха, пес получил удар штыком в грудину и пулевое ранение в заднюю левую ляжку, но. кажется. сквозное. Отсутствие уха меня волновало мало, поэтому я просто промыл рану охлажденной кипяченной водой, убедился в отсутствии нагноения, а также грязи и, обработав края раны йодом, начал туго бинтовать голову. Тоже самое проделал с раной на груди, только прихватив ее по краям несколькими стежками шелковой нитью, используя «длинную» цыганскую иглу, оставив в середине раны небольшое отверстие для дренажа.
Пьяный пес из последних сил рвался из туго затянутого ошейника, задушено хрипел, щелкал зубами, но, в какой-то момент, перестал рваться, видимо, потеряв все силы, только скулил и плакал.
А мне оставалась еще рана на ноге. На кончик прокипяченного и проспиртованного шомпола я намотал такой-же кусок бинта и ввел длинную железку в раневой канал. От стона собаки, мне кажется, у меня чуть не остановилось сердце. Я отстранился от боли животного и прогнал импровизированный тампон через всю ногу пса насквозь, протолкнув его наружу вместе с какой-то черной дрянью.