Десант «попаданцев». Второй шанс для человечества
Шрифт:
Вжавшись в землю, я ожидал положенной по уставу ударной волны ядерного взрыва, не понимая, в какую сторону должны быть ноги, – а нету ее! Не пришла, обманула. Тишина, лес, птички поют… Вашу мать!!! А где поселок? Где Сердаров на «Газели»? Что-то мне это напоминает. Первый тест на попаданчество. Мобильник честно доложил об отсутствии сети. Плохой симптом. Солнце стоит в зените, хотя только что было на три лаптя ниже. Тревожный симптом! Артиллерия не грохочет, черный «мессер» не вьется над моею головой – хорошо. Тиранозавр в кустах не рычит – очень хорошо! В кустах человек говорит. Говорит о том, что он – человек, очень удивлен, обескуражен, крайне недоволен и желает произвести над виновниками происходящего, их родней и друзьями физическое и сексуальное насилие непременно с мучительной смертью
Человек с автоматом осторожно выглянул из куртинки, в которую его закинула судьба. Невдалеке под деревом сидел индеец и ощупывал себя. Печатными в его темпераментной речи были только знаки препинания. Под ногой автоматчика хрустнул сучок, и чингачгук-матерщинник схватил из травы ружье, но, даже не прицелившись, замер…
– Рембо, ты когда побриться успел?!
– Командир?!
По прошествии десятка минут, в течение которых я объяснял шокированному Андрею теорию множественности миров, индеец мне – устройство кремниевого замка на мушкете, а вместе они пытались понять: почему называется батарейным замок, батарейки не имеющий, Андрей Сердаров остался привыкать к новому телу и памяти, а я пошел за брошенной сумкой с подарками для тестя. Как всякий порядочный попаданец, я знал о ценности каждой мелочи в условиях робинзонады. Идти по лесу, размышляя о высоком, – чревато неприятностями. А если думать одновременно о выросших зубах – без пломб, спадающих штанах – разожрались вы, товарищ прапорщик, и руке, что лишилась почти всех шрамов из бурной молодости, то шанс на неприятности возрастает многократно. Грубая действительность вторглась в мечты мушкетным выстрелом сзади. Оборачиваюсь, вскидывая автомат как раз вовремя, чтобы ОЧЕНЬ БЛИЗКО увидеть двух индейцев, несущихся в атаку. Судорожно сдернул предохранитель автомата, три раза стреляю в ближайшего врага – одиночный огонь, черт его побери! – и меня сбивают с ног, но я успеваю в последний момент подставить автомат под удар топора. Индеец, навалившись сверху и что-то рыча, ударил меня головой в лицо, еще и еще раз, но, кроме первого, удары были медленными, а горлом уже пошла кровь и начали закатываться глаза. Скинув с себя тушку первого агрессора, вижу торжествующую рожу второго: белого надо только добить! Замах и вскидывание пошли навстречу. Автомат встретился с томагавком, выбил его из руки индейца, но и сам кинул магазин в траву, а пуля ушла в небо. Краснокожий схватился за нож, но я уже озверел – полусидя перехватываю «калаш» за ствол и со всей возможной в такой позе дури вколачиваю врагу по коленке. Тот, хромая, отскочил на пару шагов, держа перед собой нож, и дальнейшее стало делом элементарным: разорвать дистанцию еще на несколько метров, воткнуть новый магазин и одиночным в ногу положить недоумевающего дикаря: бледнолицый стрелял и не заряжался, чего пугает?
– Костя! Ты живой?
В кусты вломился забрызганный кровью Андрей. Увидев раненого индейца, он походя воткнул нож ему в горло и так же «проконтролировал» второго.
– Допросить надо было!
– На фиг. Ничего интересного не скажет. Крысоеды с севера, за подвигом пошли, пока не воин – жениться нельзя. Не то что у вас, бледнолицых: папа дебилу «девятку» подарил – уже мущщина. Блин, я об этих уродов мушкет поломал!
Я полез в здоровую сумку и, немного порывшись, вытащил оттуда переломку и пачку патронов.
– Держи «ижика», Курбаши. По-любому лучше местных карамультуков будет.
– Жмот ты, Костя, на двудулку денег зажал? – наморщился Белый Бык, скептически рассматривая ружье, которое в его лапах смотрелось игрушкой. Хотел сказать еще что-то, но вдруг насторожился и заорал в лес:
– Стой, мля! Стрелять буду!
Отпрыгиваю в сторону, за дерево, но фраза по-русски вводит в легкий ступор.
– Парни, вы продаете славянский шкаф?
Боль.
Нет, не так.
БОЛЬ.
И страх.
Мало кому довелось испытать на своей шкуре, что такое смерть, и после этого еще хоть что-то чувствовать. Хм… Как шутил мой знакомый врач, если у вас болит, значит, вы еще живы.
А это очень странно, между прочим. Если «ядрён-батон» шарахнул по центру Харькова, а бомбочка там была никак не меньше двадцати мегатонн, то в радиусе двадцати-тридцати кэмэ от эпицентра не должно было остаться ничего живого. Ну, или не покалеченного до состояния мясного фарша… Блин, все тело болит…
Пробую разлепить один глаз.
Песочек. Ага: уже мордой в песок валяюсь.
Пробую, разлепляя второй глаз, приподняться…
Так-с, приехали.
ГДЕ Я, МАТЬ ВАШУ?!!
Когда перед глазами наконец перестало плыть и двоиться, я окончательно убедилась, что мне все-таки нужен доктор. Желательно, психиатр. Черт, читать альтернативки с попаданцами, самой сваять такую альтернативку – и нате вам. Попала.
Это явно не Бабаевка с ее искусственным сосновым лесом. И уж точно не дорога на Белгород, куда я пыталась прорваться десятой тропинкой. Это что-то куда более южное. И теплое. Ладно, потом разберемся. Это еще не самое страшное. Хуже всего то, что тело точно не мое. То есть ощущается как родное, но таких пухлых холеных ручек у меня сроду не было. Всегда были в кошачьих царапинах, старых и свежих, а тут… Найду зеркало – присмотрюсь к физиономии, но уверена, что с моей персоной эта дама имеет мало общего. Дама… Лимон на ножках. Тут или липосакцию с ходу делать, или заниматься хорошим физическим трудом не меньше трех месяцев. Заплыла дурным жиром, понимаешь…
Я поймала себя на мысли, что стараюсь отвлечься от случившегося. Толик… Господи, сделай так, чтобы он тоже оказался здесь. Полжизни отдам…
Не было больше ни боли, ни страха. Я брела по берегу, тупо глядя себе под ноги. В голове и желудке было одинаково пусто, но мне все равно.
Одна.
Господи, что плохого я тебе сделала?..
Нет, не совсем одна. Вон там кто-то лежит на песке.
Дамочка-«донорша», видимо, за всю жизнь и знать не знала, что такое стометровка по песку в тяжелых, явно походных ботинках и в длинной, до пяток, юбке. Ничего, я тебе жирок растрясу, Сара-Энн Годдард… Откуда я знаю твое имя? Теперь ты – это я, не удивляйся. Но рулить своим телом тебе уже не придется никогда. Не позволю. Да, я эгоистка. Но поверь, дорогуша, твоим телом я распоряжусь куда лучше, чем ты сама… Так, а вот и… Стоп: это же мистер Годдард! Боже, кто его так?
Затылок не разбит, уже хорошо, хотя там чувствуется большая шишка. Если потеря сознания – значит, гарантированное сотрясение. Переворачиваем, суем под голову свернутый сюртук. Ага, стонет. Значит, тоже жив, пусть и не совсем здоров. На лицо типичный англичанин, каким его принято представлять. Мужик не старый, но и молодым его назвать я бы затруднилась. На мой взгляд, где-то за тридцать… Какие тридцать! Джонасу двадцать четыре всего, и мы почти пять лет женаты!.. Заткнись, Сара-Энн, не то пожалеешь… Ага, походный сундучок у мистера под рукой и не выпотрошен. Значит, это не грабители постарались. Так, где там нюхательная соль?.. Ну же, мистер Годдард, извольте прийти в себя и объяснить, что за херня тут происходит!
Откачиваемый с явным усилием приоткрыл один глаз, второй… Зажмурился от яркого света, встряхнул головой. Покривился, щупая шишку на затылке. Потом, заметив нечто интересное у себя на рукаве, принялся пристально разглядывать локоть. Потом вообще отмочил номер: ущипнул себя за бок.
– Больно… – хрипло прошептал он.
По-русски.
Голос был чужой, лицо чужое, но меня словно насквозь прострелили…
– Солнышко, ты?
– Лена?
Где-то с минуту длился ступор. Мы попросту переваривали свалившееся на наши головы… то ли несчастье, то ли, наоборот, счастье. А потом я разревелась и классически повисла у Толика на шее.
Вот за это точно полжизни не жаль.
– Ни о чем не жалею, кроме одного: наших хвостатых не хватает.
– Особенно Шпану жалко. Такая золотая кошечка была…
Мы шли по берегу, по утрамбованной волнами полосе влажного песка, широкой из-за отлива. Шли… Кто бы только знал, какое это было счастье! За неполный час пережить ядерную бомбардировку, умереть, очнуться в чужих телах, обряженных в какие-то музейные тряпки… А в случае Толика – еще и нормально ходить. Аналогия с главгероем «Аватара» неуместна: бравый морпех до ранения ходил нормально, тогда как Толик всю жизнь провел на костылях. Он и здоровыми ногами мистера Годдарда (чересчур здоровыми – на взгляд его благоверной, которую он иногда «учил») поначалу пытался пользоваться, как раньше. Ну, с помощью… нет, не кувалды и какой-то матери, но к тому близко – все же пошел. Ладно, Бог с ними. Надо благодарить Его уже за то, что попали мы в молодые и относительно здоровые тела. То есть Толику придется избавляться от брюшка, курения и нажитой мистером Годдардом одышки (двадцать четыре года, блин, и уже песочек сыплется!), а миссис Годдард придется стапливать около двадцати кило сала. Если, конечно, у нас будет возможность это сделать.