Десять басен смерти
Шрифт:
Зал Венеры. Пьетро пошел быстрее. Итак, Баснописец в конце концов воспользовался вынужденным и трагическим содействием Августина Марьянна. Последний попытался его предупредить – но слишком поздно. Августин, «Лев состарившийся»… Этим сюжетом Баснописец предполагал завершить свое творение, если бы все шло в соответствии с его планом. Августин Марьянн, последний свидетель, которого надо было бы уничтожить для последней басни… Разве что… Баснописец стремился вычислить главных агентов Тайной службы, чтобы пресечь сопротивление, затем помешать коронации Людовика XVI, пользуясь слабостью королевства в это смутное время… И дело оставалось совсем за малым – все это могло бы действительно изменить ход
Салон Дианы. Как во времена Людовика XIV, в центре салона установили бильярдный стол – в бильярде «король-солнце» не знал себе равных. Обычно стол был покрыт малиновым бархатным ковром с золотыми кистями. Дамы следили за игрой, сидя на скамеечках, поставленных на эстраде, с которой открывался отличный вид на представление, и оттуда они могли аплодировать победителям. Пьетро сразу же распознал черный плащ, оставленный под плафоном Бланшара и перед «Жертвоприношением Ифигении», находящейся на камине…
Он похолодел.
Совсем рядом стоял человек с цветком в петлице. Это была не английская роза, но бессмертник – символ жертвы и вечных сожалений.
Баснописец спокойно играл в бильярд.
На этот раз его лицо было открыто.
Ему было около сорока. Несколько морщин выдавали его зрелость, все, что ему пришлось пережить, и то, чему он подверг других. Внимательно взглянув на него, можно было заметить в глубине его глаз безумный блеск, свидетельствовавший о так и не завершенной борьбе с его собственными демонами. О ней говорила и гневная складка у рта, при взгляде на которую могли возникнуть сомнения в том, что он происходил из ангельского рода. Он находился между двумя мирами, адом и раем. И в то же время Пьетро чувствовал в его поведении какое-то чудовищное величие.
Итак, это ты.
Баснописец смотрел на него, улыбаясь.
– Не сыграть ли нам партию, Орхидея?
Пьетро сделал шаг вперед.
– Почему бы и нет, Баснописец… Я до сих пор не знаю вашего имени.
В течение нескольких мгновений он вертел в руках кий, издававший легкий воздушный свист.
Баснописец опять улыбнулся.
– И вы его никогда не узнаете. Называйте меня Жан де Франс, наследник никакого трона, если хотите. Жан – это имя, которое выбрала моя мать. Остальное я добавил сам.
Пьетро подошел к столу. Баснописец сделал первый ход, ударив своим красным шаром по двум черным.
– Вы произвели на меня впечатление, Виравольта. Особенно когда вы улизнули из львиной клетки! Я до сих пор не знаю, как вам это удалось.
– Скажем так… у меня тоже в запасе есть кое-какие козыри.
Баснописец продолжил игру, затем спросил:
– Вы были неподражаемы. Мы совсем не ожидали вашего появления в «Прокопе». А! Но вы же не знаете, что я имею в виду! Я говорю «мы», имея в виду Сапфир. Видите ли… она работала на нас.
– Сапфир? А… А что с ней случилось?
– О… – протянул он, сосредотачиваясь на игре. – На вашем месте… я бы ее больше не искал…
Пьетро прикусил губу. Баснописец
– Понятно, – сказал Пьетро, берясь за кий. – Благодаря ей и вашему горбуну вы получили всю необходимую информацию… А также узнали почти все наши имена!
Сухой и точный удар; шар подскочил над столом.
– Да, мой друг… Сапфир, бывший агент в Венеции и Лондоне. Мне это показалось весьма забавным.
Прищурившись, Пьетро смотрел на бюст «короля-солнца» выполненный Бернини, а Баснописец продолжал играть Слышались удары мячей о суконное покрытие стола.
– Но почему? – спросил Пьетро. – Почему вы так упорствуете? Вы знаете, что совершаете самоубийство. Не надеялись же вы в одиночку пошатнуть королевство…
– С англичанами все могло бы получиться… Был ли у меня выбор, Виравольта? Я ведь плоть от плоти этого прогнившего королевства, отросток той гангрены, которую вы все еще маскируете пудрой и лепными украшениями Версаля… Вы сами уже отстали от жизни, Виравольта! Черная Орхидея… Легенда, авантюрист-гуманист, сомневающийся идеалист, эмблема эпохи, которая все бледнеет и умирает! – Баснописец наклонился, уверенно целясь. – Все это не могло продолжаться. Мир меняется, мой друг. Мы ему больше не нужны… Мы уже динозавры…
– Почему вы не искали встречи с Шарлем де Брогли?
Баснописец выпрямился, подняв бровь.
– Когда аббат попытался это сделать, он не добился положительного результата, насколько я помню… Он тысячу раз просил у короля аудиенции! И не для того, чтобы свергнуть его, Виравольта! Даже не для того, чтобы добиться удовлетворения моих притязаний… но во имя справедливости, обычной справедливости! Чтобы, по крайней мере, его величество не бросал на произвол судьбы своего отпрыска. Чтобы он меня признал!Так над кем вы насмехаетесь? На что я мог надеяться, один со своей правдой, один против целого королевства? Королевства, которое в другое время, под иными небесами могло бы достаться мне? Вы бы меня убили, как вы убили моего приемного отца. Единственного, кроме моей матери, – и моего настоящегоотца, конечно, – кто знал всю правду. Аббат любил меня. Он всему меня научил. И он указал мне на свет, Виравольта. Свет справедливости.А я сражался со светилами. Со своей собственной звездой, которую вы прокляли.
– Справедливости? – иронично повторил Пьетро. – Той справедливости, которая стоила Розетте волчьего калкана?
Баснописец стиснул челюсти.
– Не смейте читать мне нотации! Вы считаете, что перед вами Зло… Но знаете ли вы, Виравольта, что значит провести детство, прижимая к груди книгу басен и молясь на дне подвала о том, чтобы избегнуть ада? Знаете ли вы, что значит ежедневно быть жертвой жестоких проделок глупых и бесчеловечных детей? Нет, вы этого не знаете!
У него дрожали губы.
– Знаете ли вы, что значит еще в самом нежном возрасте узнать правду о себе,о своем происхождении? Знаете ли вы радость освобождения, облегчение, которое дают понимание и любовь; знаете ли вы обжигающее дыхание мести, Виравольта, и как оно все сметает на своем пути? Нет, вы этого не знаете!
– Это ничего не оправдывает. Вы превратились в чудовище.
– Чудовище? Да, Виравольта, я поэт мглы, чудовище, но я в него не превратился!Я им всегда был, с самого рождения моя судьба была предопределена! С самого рождения я состоял лишь из воплей и раздражения! Вы все лишили меня моей жизни! Это выопределили меня как чудовище, образ вашего разврата и вашего стыда! Существо, которое вы исключили, прогнали и которое вы хотели заставить молчать! Но чудовище вернулось, Виравольта, чтобы потребовать то, что ему причитается по праву! Да, я ваш позор! Позор этого несправедливого режима!