Десять бойцов
Шрифт:
Ни то ни другое результата не имело: «быки» Соленого, сопровождаемые тремя потерпевшими (остальные участники водевиля на некоторое время поселились в травматологии областной поликлиники), разумеется, никакого хулигана в Лупандерово не обнаружили, а взять под охрану харчевню бригадир Заводского района отказался наотрез – и уже не в первый раз. Как уже упоминалось выше, Соленый дураком не был – дураков на таких должностях не держат.
За сие деяние я был слегка обласкан Белым и поставлен в известность, что более о своих проблемах могу не беспокоиться: бригадир пообещал вплотную заняться моим судьбоустройством в самое ближайшее время. Я продолжал валять дурака, понимая, что этому скоро придет конец.
Денька этак через четыре я решил покинуть гостеприимную усадьбу Кротовского по весьма интимной причине: по мере моей адаптации молодая
Будучи верен кодексу боевого братства, я честно уведомил Кротовского о складывающейся ситуации и попросил его помочь перебраться на другую хазу. Озабоченный Вовка моментально все бросил и уже к вечеру этого же дня подыскал мне полдома в частном секторе – за весьма умеренную плату, с телефоном, а также с одинокой бабкой, имеющей довольно экзотическое имя – Жанна Христофоровна, а помимо имени еще добротный склероз и частичную глухоту.
После этого мой кореш самостоятельно взял на себя решение моих физиологических проблем, рассудив, по-видимому, что в данной ситуации как нельзя более уместен основной принцип гомеопатии – подобное подобным.
Уже ближе к вечеру, когда я закончил обустраиваться на новом месте, Кротовский вывез меня в одно бардачное заведение, которое он то ли по простоте душевной, то ли просто по хилости ума обозвал «уютным местечком». В этом гнусном вертепе, обосновавшемся на какой-то левой даче неподалеку от выезда из города, предавались разнообразным утехам довольно подозрительные личности – Кротовский всех их знал и при встрече радостно лобызался с каждым. Один из них пытался заставить меня уколоться какой-то дрянью, другой предлагал покурить анашу, а когда я от всего отказался и спросил – нет ли у них коньяка, мне сообщили, что я весьма странный тип и многое теряю.
Вовка, с ходу взятый в кольцо тремя не совсем одетыми девами, посоветовал мне не стесняться и делать все, что в голову взбредет, – только никого не убивать. Поскольку у меня в голове вертелась одна мысль – малость потрахаться, я прошвырнулся по даче, во всех углах напоролся на разнообразный разврат и наконец в одной из комнат обнаружил двух чрезвычайно соблазнительных девиц, с виду вполне нормальных – ну разве что слегка окосевших – то ли от ширева, то ли от обычного алкоголя. Телки томно смотрели друг на друга, пили вино и сладострастно зевали. Я без обвиняков предложил одной из них остаться со мной, а второй прогуляться на полчаса, но они пожелали остаться обе и с ходу – даже не спросив, как зовут, – начали меня ласкать, заявляя при этом, что я отличный парниша и они страшно рады тому, что я их посетил.
Начало мне понравилось, хотя, если честно признаться, я не был твердо уверен, что сумею полноценно ублажить сразу двоих – да еще таких вот изощренных. Далее, однако, сценарий нормального группового секса внезапно усугубился садомазохистскими элементами: раздраконив меня до критического состояния, девицы извлекли откуда-то пару наручников и здоровенный бич, наподобие того, чем пользуются сельские пастухи, и страстно пожелали пристегнуть вашего покорного слугу к кровати, а затем отлупцевать этим самым бичом. Ну, это они погорячились: с некоторых пор у меня на наручники аллергия, а потому я вывернулся из цепких объятий, быстренько пристегнул одну милашку к кровати, вторую к батарее и с той, что на кровати, решительно произвел нормальный половой акт безо всяких садомазохистских примесей. Получилось очень даже неплохо, хотя тоже не без странностей: в процессе коитуса моя партнерша взволнованно вопила: «Расчлени меня! О-о-о-о! Вырви мне печень! Сломай меня!» и так далее. Это меня, однако, не особенно расстроило – я целенаправленно продолжал ритмичные движения, а вот момент эякуляции мне чуть было не подпортили: буквально на последнем десятке фрикций в комнату откуда ни возьмись ворвался голый и чрезвычайно волосатый субъект явно гомосечьего обличья, вскочил на кровать и шустро пристроился сзади, лобызая мне спину слюнявыми губами и активно пытаясь возлюбить меня через анус. Может быть, такими вот изощрениями ныне развлекается так называемая «золотая молодежь», пресытившись обычным постным сексом между двумя уединившимися разнополыми особями – не знаю, не знаю. Я в таких вещах не разбираюсь, а потому я двинул локтем слюнявого гомосека
Удалив гомосека, я перекурил, собрался с духом и поставил скучавшую у батареи деваху в позицию № 4 (см. учебник Камасутры для подготовительного отделения набережночелнинской школы сутенеров, Воениздат. 1976 г.), освободил ее аппетитную попку от ненужных условностей под аккомпанемент мазохистских стенаний и вскриков и отпользовал эту извращенку так, что к концу акта у нее пропал дар речи.
После этого я зачем-то присоединился к большой компании в холле; там был Кротовский; мы пили водку, все ржали как сумасшедшие, и какой-то скользкий прыщавый тип вновь пытался ощупать мою задницу, жарко шепча на ухо, что я отстал от жизни и все творческие натуры в наше время склонны к раздвоению личности и трансвер… транссекс… тьфу, язык сломаешь, – короче, как я понял, – они, эти творческие, все – педики.
Решив, что скандалить при таком большом стечении публики в заведении, где тебя удовлетворили, было бы не совсем пристойно, я тихо сообщил прыщавому, что хочу с ним уединиться, и попросил его прихватить с собой плоскогубцы. Прыщавый просиял и куда-то устремился, озарясь туманной улыбкой, однако тотчас же вернулся, склонился к моему уху и недоуменно спросил: для чего плоскогубцы? Как это для чего? Я, перед тем как трахнуться, выщипываю плоскогубцами волосы с лобка у партнера – иначе не могу возбудиться, ласково сообщил я прыщавому, после чего он с опаской отодвинулся и больше за весь вечер ни разу не подошел ко мне…
Больше я в этом паблик-хаус не появлялся, решив, что еще не созрел окончательно для такого рода развлечений, а Кротовскому, позвавшему меня туда в следующий раз, уклончиво сообщил, что мне надо тренироваться, чтобы обрести форму, чем вызвал его недоумение.
Итак, меня к бригадному труду не привлекали. Десять дней я был предоставлен сам себе и занимался тем, что тренировался по прогрессирующей сетке во дворе до седьмого пота, бегал, прыгал, питался и спал.
Ежедневно меня посещал Кротовский, привозил продукты, интересовался успехами и периодически ненавязчиво предлагал навестить вечерком «уютное местечко». Я отказывался, Вовка сокрушенно вздыхал и отправлялся восвояси – одному ему, видишь ли, не в кайф туда переться.
В общем, все вроде бы складывалось благополучным образом: процесс легализации вскоре обещал завершиться, времени свободного навалом, питание подвозят и… и периодически звонят, напоминая, кто я есть на самом деле.
Первый звонок прозвучал в ту же ночь – после возвращения из «уютного местечка». Я умудрился изрядно принять на грудь и потому долго не хотел выходить в прихожую, несмотря на сердитый призыв Жанны Христофоровны, которая сообщила, что кто-то желает со мной пообщаться. Было что-то около двух пополуночи, когда я выскользнул босиком в прихожую, поджал пальцы на холодном полу и взял трубку, пытаясь сообразить, что могло понадобиться Кротовскому от меня среди ночи. Может быть, объяснение для жены по поводу нашего вечернего отсутствия? В том, что звонит Кротовский, я ни капельки не сомневался – в этом городе… да что там в городе! – во всем мире только он один знал мои координаты.
– Я пьян, зол и страшно хочу спать, – с ходу нарычал я в трубку и капризно предупредил: – Только о-о-очень веская причина может тебя извинить, Вовец. Давай, излагай!
– Здорово, Сыч, – отрывисто произнес молодой баритон и неприязненно поинтересовался: – Ты что – всем подряд докладываешь о своем состоянии?
Хмель моментально выветрился из меня – будто стакан нашатыря зарядил. Мгновенно вспотев, я медленно сполз по стенке прихожей, скрючился возле телефонной тумбочки и, максимально расслабившись, молниеносно произвел в уме все доступные мне вычисления. Пунктуальная аналитическая система боевой машины по прозвищу Сыч незамедлительно выдала однозначный ответ: этот голос мне незнаком. Тем не менее его обладатель звонил в два часа ночи и обращался ко мне, употребляя мою боевую кличку, которая известна не только друзьям и сотрудникам правоохранительных органов, но и ряду других заинтересованных лиц.