Десять тысяч дверей
Шрифт:
– Ничего, сэр.
Локк резко перевел пронизывающий взгляд с Двери на меня.
– Январри. Расскажи, чем ты занималась.
Нужно было соврать. Это уберегло бы меня от боли. Но пойми, дорогой читатель, когда мистер Локк обращает на тебя строгий взгляд бледных глаз, в итоге ты обычно поступаешь так, как требует он. Полагаю, именно поэтому фирма «У. К. Локк и Ко» стала такой успешной.
Я сглотнула.
– Я… я просто играла и прошла через эту дверь, понимаете, а она ведет совсем в другое место. Там был белый город у моря. – Будь я старше, я бы добавила: «Там пахло солью, древностью и приключениями. Это был аромат иного
– Говори правду. – Его взгляд давил на меня.
– Это правда, клянусь!
Он уставился на меня долгим взглядом. Желваки заходили на его скулах.
– И откуда взялась эта дверь? Ты… Ты сама ее смастерила? Слепила из этого мусора? – Он махнул рукой в сторону, и только тогда я заметила поросшую травой кучу гнилого дерева за Дверью – руины старого дома.
– Нет, сэр. Я ее нашла. И написала про нее историю.
– Историю? – По его лицу я видела, что каждый неожиданный поворот этого разговора сбивает мистера Локка с толку, и это его раздражает. Он предпочитал управлять беседой, в которой участвовал.
Я нашарила в кармане дневник и отдала его Локку.
– Вот, смотрите. Я написала рассказ, и дверь ну как бы открылась. Это правда, я вам клянусь.
Его взгляд бегал по странице намного дольше, чем необходимо, чтобы прочитать историю из трех предложений. Потом он достал недокуренную сигару из кармана, поднес к ней спичку и раскурил – огонек на кончике стал похож на раскаленный оранжевый глаз дракона.
Мистер Локк вздохнул, как, бывало, вздыхал, когда ему приходилось сообщать плохие новости инвесторам, и закрыл мой дневник.
– Ну что за глупые выдумки, Январри. Сколько я уже бьюсь, пытаясь отучить тебя от этой чепухи?
Он погладил обложку дневника подушечкой большого пальца, а затем почти с сожалением бросил книжку в кучу древесины.
– Нет! Вы не можете…
– Мне жаль, Январри. Действительно жаль. – Локк встретился со мной взглядом и протянул было руку, но опустил ее на полпути. – Но я обязан это сделать ради твоего же блага. Буду ждать тебя к ужину.
Мне хотелось воспротивиться. Начать спорить, выхватить дневник из грязной кучи… Но я не могла.
Вместо этого я сбежала. Обратно через поле, по извилистым грунтовым дорогам в пропахший рыбой отель.
Вот и выходит, что в самом начале моей истории читатель видит тонконогую девчонку, которая за такое короткое время успела дважды обратиться в бегство. Не самое героическое вступление, верно? Но, когда ты «пограничное явление» и у тебя нет ни семьи, ни средств к существованию, а есть только пара ног и серебряная монетка, тебе ничего не остается, кроме как бежать.
К тому же если бы я не сбежала в первый раз, то никогда не нашла бы синюю Дверь. И не было бы никакой истории.
Опасаясь кары Господней и гнева мистера Локка, я весь вечер и следующий день сидела тихо. Меня караулили мистер Стерлинг и встревоженный управляющий, который обращался со мной как с редким, но опасным зверьком из зоопарка. Я немного развлеклась, изо всех сил молотя по клавишам рояля и наблюдая, как мой надсмотрщик вздрагивает от каждого звука, однако в итоге меня отвели в номер и велели ложиться спать.
Солнце не успело окончательно опуститься за горизонт, а я уже выпрыгнула из невысокого окна и помчалась по переулку. На дороге лежали густые тени, напоминавшие черные лужи. Когда я добралась до поля, в небе над Нинли уже мерцали звезды, подернутые пеленой угольного и табачного дыма, что поднимался над городом. Я побежала сквозь заросли травы, спотыкаясь и высматривая во мраке знакомый силуэт, напоминающий карточный домик.
Синей Двери не было.
Вместо нее я обнаружила неровный черный круг посреди травы. От моей Двери остались угли да пепел. Дневник лежал в куче золы, съежившийся и почерневший. Я не стала его забирать.
Когда я добрела до здешней унылой пародии на гранд-отель, небо стало черным, как деготь, а мои гольфы оказались в грязи. Мистер Локк сидел в вестибюле, окутанный облаком голубоватого дыма. Вокруг него были разложены учетные книги и газеты, а сам он потягивал вечерний виски из своей любимой нефритовой чаши.
– И где же ты пропадала на этот раз? Прошла сквозь свою дверь и очутилась на Марсе? Или, может, на Луне? – Но его голос звучал мягко. Видишь ли, дорогой читатель, мистер Локк всегда был ко мне добр. Даже в самые худшие моменты.
– Нет, – призналась я. – Но я уверена, на свете еще много таких Дверей. И я могу их найти и написать про них, и они все откроются. И мне все равно, что вы мне не верите. – Почему я вовремя не прикусила свой глупый язычок? Почему не покачала головой и не попросила прощения дрожащим голосом? Почему не ушла поскорее в номер, пряча в душе воспоминание о синей Двери, точно талисман в кармане? Потому что в семь лет я была упряма и еще не знала цены настоящим историям.
– Вот как, – произнес мистер Локк и больше ничего не добавил, а я отправилась к себе в комнату, полагая, будто благополучно избежала более строгого наказания.
Только через неделю, вернувшись в Вермонт, я поняла, как ошибалась.
Особняк Локка представлял собой огромный замок из красного камня на берегу озера Шамплейн. Над крышей дома возвышался лес из печных труб и башен с медной кровлей. Коридоры особняка были отделаны деревянными панелями и напоминали лабиринт, набитый странностями, редкостями и ценностями. Обозреватель из «Бостонского вестника» однажды назвал это здание «архитектурной причудой, больше напоминающей декорации к „Айвенго“, чем жилище современного человека». По слухам, особняк построили по заказу некоего сумасшедшего шотландца в девяностые годы восемнадцатого века. Владелец прожил в нем неделю, а затем исчез – навсегда. Мистер Локк купил этот дом на аукционе в тысяча восемьсот восьмидесятых годах и начал заполнять его всеми чудесами света.
Нам с отцом отвели две комнатки на третьем этаже: для него – аккуратный квадратный кабинет с большим письменным столом и одним окном, а для меня с нянькой – серую, затхлую спальню с двумя узкими кроватями. Моим воспитанием в тот момент занималась мисс Вильда – немецкая иммигрантка, которая всегда ходила в тяжелых шерстяных платьях и с таким выражением лица, будто еще не успела толком увидеть двадцатый век, но уже от всей души осуждала его. Ей нравились церковные гимны и свежевыглаженное белье, сложенное в стопочку, а беспорядок, суету и дерзость она ненавидела. Мы не могли относиться друг к другу с приязнью – сама наша природа восставала против этого. Сразу после нашего возвращения у Вильды и мистера Локка состоялся короткий разговор в холле. Ее глаза тут же засверкали, как начищенные до блеска металлические пуговицы.