Десять тысяч лет среди льдов
Шрифт:
— Когда ученики впадут в подобное состояние, между ними и учителем образуется как бы нервный ток, на все время их сна. Что же остается делать учителю? Он читает или рассказывает свой предмет, а слушатели, подчиняясь его влиянию, не пропускают ни одного слова из его речи, так как находятся в самых лучших условиях для восприятия чужих мыслей. При таких условиях даже самые ленивые ученики станут внимательно слушать учителя по той простой причине, что они не могут делать ничего другого: мозг без их ведома усваивает мысли учителя. Это, впрочем, только подготовительный труд. Когда лекция кончится, учитель внушает своим слушателям помнить, по пробуждении, все,
— Однако, Шин-Чунг, это открытие — сравнительно очень недавнее, так как наши более древние книги, считающие себе 7000 лет, еще ничего не говорят о нем. Если не ошибаюсь, так называемый вами, гипнотизм открыт у нас не раньше, как за 4000 лет до настоящего времени.
— Как это удивительно! Знание, приобретенное людьми посредством усидчивого труда, впало потом в полное забвение, так что новейшим поколениям пришлось снова открывать его.
— Да, это так! — заметил после некоторой паузы Та-Лао-Йе, мнение которого о неразвитости доисторических Мао-Чин значительно поколебалось, с тех пор как он все чаще и чаще стал слышать, что между ними существовали такие лица, которые с честью заняли бы место и между «мозговыми» людьми.
— Как бы то ни было, — продолжал Синтез, — вам принадлежит большая заслуга, что вы уничтожили медленное преподавание и заменили его, так сказать, непосредственным переливанием знания. Однако, ваш метод преподавания, превосходный в принципе, мне кажется, имеет и свою слабую сторону. Именно, все учение у вас сводится только к слушанию слов учителя, ваши ученики лишены возможности, во время урока, видеть те предметы, про которые им говорят.
— Неправда, Шин-Чунг! Вы судите только по тому, что видели сейчас; но это очень недостаточно. Не ограничиваясь только словесным объяснением, наш способ преподавания восполняется сериями демонстраций. У нас есть обширные коллекции по тем предметам, которые преподаются в школах, и каждый ученик, когда ему покажут что-нибудь из коллекции, должен повторить все, сказанное по этому поводу учителем.
— В добрый час! По правде сказать, другого я и не ожидал от вас… А нельзя ли мне посмотреть ваши коллекции, которые должны быть настоящими музеями?
— Отчего же? С удовольствием. Начнем хоть с нашего национального музея в Томбукту, где по преимуществу находятся коллекции доисторических предметов. Они должны быть для вас вдвойне интересны, так как, быть может, вы найдете там следы вашего времени.
— Вы меня крайне заинтересовали.
— Пойдемте, когда так, осматривать их. Галерея доисторических предметов здесь же, только по другую сторону этих зданий, образующих наш университет.
Путешественники, с Та-Лао-Йе во главе, прошли несколько шагов и вышли на четырехугольный двор, в 150 квадратных сажень, где на воздухе стояло множество предметов, совершенно незнакомых Синтезу, который окинул их рассеянным взглядом. Потом посетители проникли в огромную залу, выстроенную из фарфора и сверху покрытую стеклом. Здесь внимание Синтеза привлек один странный предмет, продолговатый с круглым отверстием, шедшим внутри по всей длине.
— Пушка! — вырвалось невольно восклицание у Синтеза. — Один из тех чудовищных снарядов, которые фабриковали в 19 столетии для истребления людей!
Ученый
Синтез молча оглядывал все эти близко знакомые ему предметы.
Добрый Та-Лао-Йе, думая, что молчание гостя происходит от незнания, принялся объяснять ему значение бывших в музее вещей.
— Здесь собраны предметы железного века, бывшего, по моим соображениям, на несколько веков позднее вашего времени. Впрочем, за достоверность этого не ручаюсь, так как наши книги немы на этот счет, а все документы, начиная со времени наших завоеваний, к несчастью были истреблены нашими предками.
Синтез утвердительно кивнул головою, но не сказал ни слова, — его внимание привлекли картины, повешенные над некоторыми предметами. Они изображали разные предметы, бывшие в музее, такими, какими, по представлениям «мозговых» людей, их употребляли Мао-Чин. Но эта реставрация была так неправдоподобна, что Синтез, несмотря на всю свою серьезность, едва мог удержаться от смеха.
А Та-Лао-Йе, не замечая этого, продолжал свои объяснения.
— Вот эта картина представляет езду на санях у ваших сородичей Мао-Чин, как о том дают нам знать эти длинные, тяжелые палки.
Говоря об этом, Та-Лао-Йе указал на два железных рельса, на которых еще виднелись отпечатки шпал.
— На этих полозьях Мао-Чин, вероятно, катались по своим гиперборейским льдам. Теперь их потомки позабыли искусство обделывать металлы и употребляют лишь деревянные полозья. Что вы думаете об этой реставрации?
— Я нахожу ее очень искусной, — отвечал Синтез, к которому уже возвратилась вся его серьезность. Потом он прибавил в сторону: — Любопытно, какое назначение дадут мои новые друзья вот этим гранатам и ядрам, пущенным американцами в употребление всего в 1878 году.
Как бы угадав мысли своего гостя, Та-Лао-Йе принял торжественный вид человека, уверенного в своем знании. Посмотрите на эти цилиндрически — овальные палки и железные шары, — сказал он, — их целая дюжина, заметьте эти подробности. А теперь взгляните на пояснительную картину. Что вы видите на ней?
— Мао-Чин, играющих в кегли!
— Да! Наши рабы уже с давних пор питают сильную страсть к этой пустой игре, впрочем, вполне соответствующей их слабому умственному развитию. Для этого они берут двенадцать кусков дерева, грубо обделанных в виде конусов, и забавляются, сшибая их деревянными шарами. Кто больше всех собьет конусов, тот и выигрывает. Играют обыкновенно вчетвером. Эти железные предметы, конечно, тоже кегли, только, как видно, люди железного века совсем не знали употребления дерева. Таким образом эта картина может служить для наших детей наглядной связью между настоящим и отдаленным прошлым. Не правда ли, нет ничего интереснее реставрации этих отдаленных эпох, которые, благодаря нескольким следам, оставленным ими, как бы оживают перед нашими глазами?
— Да, интересно, — подобно эху, подтвердил Синтез.
Простодушный Та-Лао-Йе не заметил легкой иронии, сквозившей в ответах гостя, и продолжал свои объяснения.
— Что касается этой огромной железной плиты, — говорил он, показывая на железную доску, — то, мне кажется, она несомненно служила для жертвоприношений. Все в ней: форма, крепость, величина, — все подтверждает это предположение.
— А почему вы полагаете, — спросил Синтез, — что доисторические люди не употребляли других алтарей?