Десятая планета(изд.1945)
Шрифт:
За спиной академика растворилась дверь, и кто-то вошел в кабинет.
– Это вы, Татьяна Юрьевна? – спросил академик, не оборачиваясь. Он был еще во власти пережитого волнения.
– Нет. Это я, – ответил незнакомый голос.
Академик быстро обернулся.
– Кто? Кто вы?
В полумраке кабинета, слабым контуром вырисовываясь на фоне двери, стоял стройный, высокий человек.
II
– Простите, – произнес вошедший вежливо. – Здесь ужасно темно. Немудрено, что вы меня не узнали, Михаил Сергеевич. Это я, Юра.
Вероятно, человек повернул выключатель,
– Я Юра, ваш ученик… Добрый вечер, – поклонился человек и улыбнулся молодой конфузливой улыбкой.
Академик раскрыл руки в широком приветственном жесте.
– Юрочка? – воскликнул он. – Вы? Юрий Кичигин? Лучший из моего аспирантского созвездия 1941 года?
Они обменялись крепким рукопожатием. Академик, взволнованный неожиданным визитом, суетился, не зная, куда лучше усадить дорогого гостя.
– Каким образом? Сразу, как космический вихрь! А, признаться, я вас и любил за ваши порывы. Мне всегда казалось, что ваш жизненный путь описывает очень интересную параболу в пространстве и времени. Ну, милый Юриссимус, садитесь в кресло и повествуйте. Как вы молодо выглядите, удивительно…
Да, Юра совсем не изменился. На его таком милом и знакомом лице не было ни одной морщинки. У Юры был такой же, как и раньше, безукоризненный пробор, крахмальный воротничок был повязан тем же синеватым галстуком в полоску, а серый изящный костюм был давно знаком академику.
Юра самым вежливым образом подождал, пока академик первый опустился в глубокое кожаное кресло около шкафа, и потом тоже сел.
Академик видел, что темные глаза Юры смотрят него с каким-то особым выраженном надежды и просьбы, и произнес:
– Повествуйте…
Юра поправил галстук.
– Меня привело сюда чрезвычайное обстоятельство. Я к вам с большой просьбой…
Академик нетерпеливо повернулся в кресле.
– Любую вашу просьбу выполню, но сначала расскажите, где вы пропадали. Только подумать!.. Я с Кичигиным вожусь как с будущим преемником по кафедре. За сочинение по теории звездных потоков Кичигин получает золотую медаль. Вдруг мысли Кичигина начинают описывать какую-то сложнейшую параболу, и он придумывает новую гипотезу [1] происхождения планетной системы. А потом, разбив вдребезги теории Джинса, Ресселя и Эдингтона [2] , Кичигин вдруг внезапно исчезает, даже толком не объяснив никому куда… То ли на Памир, то ли в Тибет…
1
Гипотеза – научное предположение.
2
Джине и Эдингтон – известные английские физики и астрономы. Рессель – американский астроном.
– Я все время был на Алтае, – скромно ответил Юра.
– Хорош, нечего сказать! – усмехнулся академик. – В отшельники записался? В мечтатели? А я без вас тут, как без правой руки. Надо было восстанавливать обсерваторию. Проклятая немчура подсобные помещения взорвала, инструментарий разграбила… И такие негодяи – библиотечными документами печки топили!.. В здании, где ваша лаборатория была, помните, рядом с меридианным кругом, гитлеровские обезьяны, чорт их побери,
– Знаю, – отозвался Юра.
– Но мы за эти годы времени не теряли. Завтра покажу вам, чего мы тут настроили. Ахнете…
– Я ведь тоже строил, только в другом месте. О моей поездке на Алтай я не имел тогда права особенно распространяться. Алтайская высокогорная обсерватория построена мною. Вы, конечно, читали мои статьи… Профессор Кричигин…
– Что? – изумился академик. – Кричигин? Переменили фамилию?
– Да. Вернее, уточнил правописание, исправил ошибку паспортиста. Мой отец носил фамилию Кричигин. Только после войны и узнал о его геройской смерти на фронте, и я… вы понимаете…
Полузакрыв глаза, академик вспоминал:
– Да, да… Я статьи ваши читал, но не одобрил. Вы не только мечтатель – вы фантазер. Вижу, вы сейчас мне скажете, как и тогда, на экзамене, что в каждой гипотезе имеется элемент фантазии. Элемент, благодетель, а не основа. Нюанс, а не корень!.. Ну, да ладно, теперь слушаю вас, профессор.
Академик превратился во внимательного слушателя. Юра заговорил несколько взволнованно:
– Время страшно дорого, я очень спешил к вам и поэтому буду краток. Я не видался с вами ровно пятнадцать лет. Вы тоже, дорогой учитель, ничуть не изменились.
– Э, – отозвался академик, – мне накануне следующего новолуния стукнет шестьдесят первый. А вам, простите, сколько?
– Тридцать пятый… Вы правы, Михаил Сергеевич, за последние годы жизнь моя описала не столько, пожалуй, параболу, сколько довольно сложную замкнутую кривую второго порядка, если выражаться математически. Я увлекся происхождением планетной системы и нашел возможным объяснить все исключительно внутренними процессами, происходившими в солнечном ядре, когда этот желтый карлик был пульсирующим гигантом, подобным любой из Цефеид [3] . Но моя замкнутая, естественно, пошла к противоположной точке…
3
Цефеиды – переменные звезды, периодически меняющие свою яркость.
– К поляре? – счел необходимым вставить академик. Разговор начинал ему нравиться. Он любил математическую образность в речах астрономов.
– Совершенно верно. Когда грозные статьи профессоров из обсерватории Маунт-Вилсон разнесли меня в пух и прах, я не успокоился, даже не обиделся. Я стал искать новых доказательств своей правоты. Пришлось на Алтае засесть за проверку законов небесной механики.
– О! – развел руками академик. – Вы что же, на самого Ньютона восстали? Против закона всемирного тяготения? Ну, знаете… Впрочем, продолжайте… Я сейчас с вами разделаюсь…
Юра слегка пожал плечами:
– Пожалуйста… Тщательное углубление в законы, которые нам кажутся вечными, убедило меня, что гений Ньютона прав на отрезок времени, исчисляемый лишь сотней миллионов лет. Впрочем, главное не в этом. Скажу только, что некоторые плодотворные мысли у меня явились, когда законы небесной механики я начал прилагать к физике атома. Это позволило мне теперь притти и к некоторым практическим выводам…
– Гм! Конкретно? – буркнул академик. – Интересная поляра, – добавил он насмешливо.