Детективная зима

Устинова Татьяна

Гастон оказался угрюмым и малоречивым. Возможно, его стесняло присутствие чужаков, при которых он не хотел откровенничать. Следует сказать, что профессор был тем еще оригиналом. Он обмолвился, что совершил несколько эпохальных открытий и мог бы жить в хоромах, однако предпочитает им глухомань и эту утлую хибару, потому что здесь никто не мешает ему заниматься научными изысканиями. Тишина и уединение – вот все, что ему нужно.

Сразу после обеда пришел местный житель и принес вязанку дров. Он был единственным, с кем профессор поддерживал контакт в деревне, и то лишь по необходимости, так как нуждался в топливе и продовольствии. Крестьянин в лохматой шапке

свалил дрова возле печи, получил деньги за услугу и как бы невзначай обронил фразу на шведском, приведшую профессора в бешенство. Тот обругал аборигена и выставил за порог. Анни спросила, чем вызвана такая немилость, на что профессор пробурчал:

«Этот невежда говорит, будто минувшей ночью в деревне опять видели следы Черного Свена».

«Черный Свен? – заинтересовалась Анни. – Кто это?»

Профессор с неохотой пересказал ей и Диего старинную легенду, бытовавшую в этих краях лет двести. Отсталое и необразованное население верит в существование охотника-невидимки по прозвищу Черный Свен. Когда-то он был обычным человеком, которого подло погубил давний друг и сбежал с его невестой. С той поры Черный Свен бродит по окрестностям и отстреливает людей по своему выбору. Он заключил сделку с дьяволом, получив от него в дар невидимость и неуязвимость. Каждый год в селениях, расположенных в округе, кто-нибудь да пропадает, и это списывают на Черного Свена. Он подкрадывается незаметно, стреляет из незримого ружья незримыми пулями. Выдать его могут только следы несоразмерно огромных сапог, появляющиеся ниоткуда и ведущие в никуда.

«Но вы в эти сказки не верите?» – усмехнулся материалист Диего.

«Конечно, нет, – недовольно молвил профессор. – Темный народ, сплошные предрассудки… Что до пропадающих зверобоев и рыболовов, то в этом нет ничего сверхъестественного. Рыбаки проваливаются под лед, тонут, а добытчики дичи попадают в волчьи и медвежьи пасти. При чем здесь призрак-невидимка?»

Анни тоже не поверила в байку о привидении, но атмосфера в доме, за окнами которого уже сгустился вечерний сумрак, показалась ей пропитанной злом.

«А вы? – обратилась она к молчавшему Гастону. – Что вы думаете о здешних суевериях?»

«Нелепый вопрос, сударыня, – огрызнулся он. – Профессор переехал сюда всего полгода назад. Я впервые навещаю его здесь, поэтому не считаю себя вправе судить о происходящем».

Больше он не прибавил ни слова.

Метель до ночи так и не прекратилась, и профессор разрешил Анни с Диего пробыть у него в гостях до утра. Он подобрел, заговорил с ними дружелюбно. Анни померещилось, что он, хоть и выражает расположенность к Гастону, не желает оставаться с ним один на один под покровом тьмы.

Внутреннее пространство дома состояло из двух комнаток. Профессор отличался аскетизмом и довольствовался минимумом мебели: двумя односпальными кроватями, столом и четырьмя стульями, не считая шкафчиков и этажерок, заставленных книгами, химической посудой и мудреными приборами.

Анни и Диего хозяин предложил отдельную комнату, тесную, зато теплую, что в шведский зимний сезон, согласись, немаловажно. Сам профессор со своим приятелем расположились на соломенных тюфяках в другой комнате, смежной с подобием сеней или, говоря по-европейски, прихожей. За ужином обнаружилась нехватка свечей. В распоряжении обитателей домика остался единственный огарок, которого должно было хватить не более чем на полчаса. Профессор наскоро оделся и отправился к своему снабженцу-крестьянину, жившему по соседству.

Отсутствовал он недолго, а когда вбежал в дом, на лице его, обрамленном седой бородой, ясно читалась растерянность.

«Что с вами? – удивился Гастон. – Вы словно фантом увидели».

Профессор молча повел всех во двор и показал на исполинские следы, отпечатавшиеся на свежем снегу. Белая пелена быстро затягивала их, но Анни и остальные успели рассмотреть отпечатки гигантских сапог, которые пришлись бы впору разве что великану вышиной в десять-двенадцать футов.

«Таких громадных людей не бывает, – уверенно заявил Диего. – По-моему, это чья-то глупая шутка».

С ним согласились и Анни, и Гастон, и профессор, но было заметно, что последний при всем своем неверии в потусторонние силы испытывает некоторую оторопь.

Как бы там ни было, сошлись на том, что следы – безделица, и не надо придавать им значения. С этой мыслью, озвученной Гастоном, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам.

Анни не спалось. Она прислушивалась к звукам, доносившимся из-за стены. Профессор и Гастон о чем-то переговаривались, но делали это шепотом, и она не разобрала ни слова. Однако она готова была поклясться, что это не просто беседа, а острый, если не сказать, ожесточенный, спор. Через час или полтора он затих, какое-то время в доме властвовало безмолвие, затем до слуха Анни вновь долетел шепот. Говорил профессор, Гастон что-то ему отвечал. Скрипнула дверь, и опять все затихло, лишь слышался вой метелицы, ярившейся за бревенчатыми стенами.

А дальше произошло вот что. В дверь комнаты тревожно постучали. Диего, спавший на полу, подскочил и приоткрыл ее. За нею стоял профессор с зажженной свечой в руке. Он в ужасе проговорил:

«Идемте, идемте! Гастон!..»

Накинув шубы, Анни и Диего выскочили вслед за ним во двор. Свечу сию же секунду задуло неистовым ветром, но Анни разглядела недвижимое тело, лежавшее возле крыльца. Профессор, давясь ледяным воздухом, в двух фразах пояснил, что посреди ночи их с Гастоном разбудил какой-то шум – точно снег хрустел под ногами грузного человека. Гастон вызвался посмотреть, что там такое, и, вооружившись старым ружьем, имевшимся у профессора, вышел на улицу. Он отсутствовал минут десять, профессор забеспокоился, выглянул сам и…

«Передо мной было вот это, – он показал дрожащей рукой на тело у крыльца, – и я позвал вас».

Диего спустился по ступенькам, поднял страшную находку и перенес ее в дом. Здесь профессор зажег еще две свечи, и они ярко осветили бледное лицо Гастона – каменное, застывшее, уже начавшее покрываться изморозью.

«Что с ним? – воскликнул профессор и подкинул дров в печку, где еще искрились не догоревшие с вечера угли. – Он жив?»

«Вряд ли. – Анни превозмогла оробелость и сдернула с Гастона шапку, отчего его голова деревянно стукнулась о половицу. – Видите? У него висок прострелен».

Действительно, в черепе Гастона, рядом с левым ухом, чернело отверстие диаметром с монету. Кровь не вытекала оттуда, но в этом не было ничего необыкновенного, если учесть, что труп еще не отошел от действия арктического мороза.

«Он убит? – Профессор выпучил глаза. – Но как?! Я не слышал, чтобы кто-то стрелял!»

Анни призналась, что и она не слышала ни щелчка, ни треска, хотя завывания метели не могли заглушить выстрел.

Мертвый Гастон сжимал в ладони старенькое ружье. Диего не без труда высвободил приклад из оцепеневших пальцев и определил, что из этого оружия не стреляли, по меньшей мере, месяца два или три. А еще он сказал, что, когда переносил мертвеца в дом, на снегу у стены виднелись свежие следы неведомого титана.