Детективы
Шрифт:
Вдруг Виктор Борисович услышал тихий шорох в коридоре у двери в кабинет…. Он обострил слух – кто-то тихо крался по коридору…. Тогда он быстро развернулся вместе с креслом лицом к двери и продолжил слушать шорохи, доносящиеся из коридора. Его внезапно охватил страх, кто шарил по особняку? Он не мог объяснить, откуда у него внезапно появлялось сильное чувство страха? Оно граничило с ужасом…. Время позднее, Елена, наверное, уже спала, горничные в это время никогда не выходили из своих комнат, расположенных в другом крыле первого этажа, охране вообще запрещено без вызова входить в дом….
Шорохи стихли, Виктор Борисович посидел несколько минут лицом
В его кабинете и обеих спальнях имелись тревожные кнопки вызова охраны на непредвиденные случаи, но Виктор Борисович даже не подумал вызывать охрану, опасаясь вновь оказаться в глупом положении нервнобольного человека. Так было сегодня на трассе при поездке домой с работы, когда кроме него, никто не видел черного джипа, нагло обогнавшего кортеж. Так могло произойти и сейчас, вызовешь охрану, а после обнаружится, что в коридоре никого не было. А если часто будут возникать подобные «недоразумения», то охрана, отвечающая также за состояние его здоровья, обязательно доложит об этом выше по структуре.
Такая практика сложилась еще со времен Брежнева, охрану высших партийных руководителей тогда осуществляло специальное управление КГБ, а телохранители випперсоны обязательно сообщали своему руководству о неадекватном поведении охраняемого лица. Каждый член политбюро строго хранил тайну собственного здоровья. Если появлялся слух о серьезной болезни партийного деятеля, то его «переход на другую работу» или «пенсию» не заставлял себя долго ждать. Исключением являлся Кириленко, который продолжительное время работал в ЦК с «поехавшей крышей».
… Прислушиваясь к шарканью ног, доносящихся из коридора, Крестин ждал…, когда этот тип попытается открыть дверь. Личного оружия у Крестина не было, и он первый раз в жизни пожалел об этом. Он не любил оружия с детства, не мог с ним обращаться, а тем более метко стрелять. В армии он не служил, его не взяли по причине того, что он являлся единственным кормильцем матери, инвалида первой группы.
Если бы у него сейчас был пистолет, то он, не задумываясь, применил бы его по назначению, попасть в человека с близкого расстояния Крестин смог бы даже без каких-либо тренировок. В случае убийства загримированного актера, исполнявшего роль убитого Холдина, ему бы за это обвинения в убийстве не смогли предъявить. Ведь актер сам проник в охраняемый номенклатурный объект с неизвестной целью, а в таком случае применение оружия сочли бы за самооборону. Если бы произошло убийство главного героя разыгрываемого спектакля, то Виктор Борисович сорвал бы операцию «товарищей из ФСБ», повторить которую они бы уже никогда не решились после этого.
Но пистолета нет…, а этот тип безнаказанно «шаркает» по коридору его особняка. Вот он снова прошел мимо двери кабинета в другое крыло коридора. Наверное, он не знает, за какой именно дверью находится Крестин. Ищет, пытаясь, наверное, определить дверь кабинета Виктора Борисовича…. В этот момент… раздался стук в окно, зашторенное тяжелыми портьерами. Виктор Борисович вздрогнул от неожиданности. А это еще кто? Второй участник спектакля?
Стучать в окно его кабинета, да еще ночью, для охранников и прислуги Рублевского особняка равносильно увольнению с «волчьим билетом». Подобного не было никогда! Это опасно для жизни – такое действие каралось охраной стрельбой на поражение! Стучать в окно особняка государственного человека, каким был Крестин, равносильно самоубийству! Что это за мещанские штучки, кто осмелился на такое? Панибратское поведение в отношении высокопоставленного государственного служащего исключается!
Виктор Борисович резко повернулся лицом к столу у окна, тяжелые портьеры скрывали от его взора само окно. Он поднялся и, подойдя к окну, рывком дернул за шнур, открывающий шторы…. О Боже! За окном стоял… Холдин и ехидно улыбался, лицо его хорошо освещалось светом, падающим из окна на улицу. Что делать? Вызвать охрану? Нет! Это исключено… Виктор Борисович лихорадочно соображал, что ему предпринять в этот момент…
Но тут он услышал, что открывается дверь его кабинета…. Виктор Борисович почувствовал чей-то тяжелый взгляд на спине. Он резко обернулся и… увидел Холдина, стоящего в проеме двери широко и нагло улыбающегося, его оскал открывал гнилые от трупного яда зубы. Из его головы, из входного пулевого отверстия сочилась алая кровь…. Виктор Борисович снова обернулся к окну…. В проеме улыбалась та же физиономия убитого журналиста…. Подобного разворота событий Крестин не ожидал, его психика не выдержала, он рухнул на пол, проваливаясь в невесомость….
… перед глазами, как на экране кинотеатра проплывала сцена убийства журналиста киллером. …Вот Холдин выходит из дверей редакции и направляется к автомобилю, припаркованному недалеко от входа. В этот момент открывается окно стоящего рядом черного «Шевроле», в котором появляется рука с пистолетом. Точный прицельный выстрел в голову и Холдин падает на асфальт. «Шевроле» быстро срывается с места, визг пробуксовывающихся и дымящихся шин…. Холдин лежит на земле, из его простреленной головы течет кровь…
К телу журналиста подбегают посторонние люди, что-то кричат и пытаются оказать ему первую помощь, но вскоре понимают, что она уже не требуется, окружают труп журналиста плотным кольцом…. Эпизод убийства быстро меняется сценой его похорон. Перед глазами Виктора Борисовича появляется кладбище, гроб с телом Холдина, он устлан живыми цветами и венками….
Гроб дорогой, вычурный, изготовлен из красного дерева, в таких хоронят очень богатых людей. У гроба выступают коллеги журналиста, какие-то депутаты Государственной Думы, наверное, члены фракции КПРФ, они гневно клеймят позором нынешнюю власть, допускающую политические убийства в стране. И сквозь голоса выступающих на траурном митинге… прорываются рыдания супруги Холдина и его двух несовершеннолетних детей. Женщина, убитая горем, плохо воспринимает реальность, здесь, у последнего пристанища ее мужа. Она выкрикивает проклятия организаторам и исполнителям убийства, желает им такой же участи и молит Бога за упокой души убитого мужа.
Дети журналиста, мальчик лет десяти – одиннадцати и девочка семи – восьми лет, горько плачут, обнявшись. У них теперь нет папы, его убили злые и жадные дяди, только за то, что он пытался рассказать людям правду…, потому что, никто не мог доносить ее до простых людей, кроме их отца. А они-то, его дети, в чем провинились перед этими злыми дядьками, убившими их отца? Их за что наказывать пожизненным сиротством, ведь они еще не успели сделать ни одного плохого поступка, не сказали какого-либо крамольного слова?