Дети Арбата
Шрифт:
– В столовой работал в районе. Написал в меню «щи ленивые». Тут прокурор: «Почему ленивые»? Насмешка, выходит, над ударниками. Показываю поваренную книгу, тысяча девятьсот тридцатого года книга: «Щи ленивые». Ясно? Нет, врешь! Книгу тоже контрик написал.
Из всего, с чем сталкивался здесь Саша, это было самое бессмысленное.
– Слава Богу, все кончилось, – сочувственно проговорил Борис, – все с вас снято, возвращаетесь домой.
– Домой?! – Антон Семенович с ненавистью посмотрел на Бориса. – Где он, дом-то? В вашем Бердичеве?
Так!
– А ну чеши отсюда, мать твою через семь гробов в мертвый глаз! – сказал Саша.
– Нет! – Борис встал, подошел к двери, накинул крючок.
– Вы чего, ребята? – беспокойно забормотал Антон Семенович. – Я ведь в шутку.
– Последний раз шутил, стерва, – усмехнулся Саша.
Борис навалился на Антона Семеновича, прижал голову к столу.
– Ребята, пустите, – хрипел Антон Семенович, выкатывая дрянные белесые глаза.
– Не до конца его, Боря, на мою долю оставьте, – сказал Саша.
Эта одутловатая морда с белыми глазами была ему ненавистна. Падаль! Задумал над ними измываться. Гад! Рванина! Товарищ по ссылке! Коллега!
Отвратительная сцена, но их погрузили на дно жизни и с этими подонками иначе нельзя.
– Извиняйся, гад!
– Извиняюсь, – прохрипел Антон Семенович.
– А теперь катись к трепаной матери!
Борис вытолкал его за дверь, сбросил с крыльца, устало опустился на скамейку.
– Вот вам и лейб-повар его императорского величества, – засмеялся Саша.
– Среди таких людей должна жить Фрида, – сказал Борис.
На следующий день они нашли попутную лодку. Кооператорщик согласился их взять, если они пойдут бечевой наравне с ним и лодочником. До Кежмы семьдесят километров, и, если ничто не помешает, они будут там через два дня. Это была удача.
Они снесли свои вещи на берег к громадной, тяжело нагруженной лодке, которую им предстояло тащить. Возле нее хлопотал кооператорщик, толстомордый, веселый парень в брезентовом плаще и бокарях – высоких, до паха, сапогах, похожих на болотные, только из камуса – мягкого оленьего чулка.
– Отправимся скоро? – спросил Борис.
– Документы оформим и потянемся, – ответил кооператорщик.
– Знаете, Саша, – снова начал Борис, отведя Сашу в сторону, – все же надо сходить в комендатуру. Скажем: нашли лодку, уже погрузились, вот только забежали отметиться. Иначе будут неприятности в Кежме. Этот сукин сын, повар его императорского величества, конечно, настучал, что мы здесь.
– Дело ваше, – холодно ответил Саша, – можете идти, я не пойду. И не говорите, что я здесь. У меня предписание явиться в Кежму, я и явлюсь в Кежму.
– Как знаете, – пожал плечами Борис, – я все же схожу.
В нем бушевал бес деятельности. Одержимый мыслью о женитьбе на Фриде, он уже все подчинил этому, боялся совершить промах.
Борис не вернулся ни через полчаса, ни через час. Кооператорщик ушел оформлять документы, вернулся, а Бориса все не
– Сходи поищи товарища, – сказал кооператорщик, – некогда, уйдем без него.
Саша не знал, что делать. Нельзя оставлять Бориса, но идти в комендатуру он не хотел, да и поздно, спросят: почему не пришел сразу?
– Подождем еще немного.
Наконец появился Борис, молча вытащил из лодки чемодан.
– В чем дело? – спросил Саша, догадываясь, что произошло.
– Отправляют в Рожково, – ответил Борис. На нем лица не было.
Рожково, крошечную деревеньку на левом берегу, они прошли вчера с Нилом Лаврентьевичем.
– Как это без райуполномоченного?
– У них есть право самим назначать место жительства.
– Плюньте на них, и едем.
– Они отобрали предписание.
Голос Бориса дрожал.
– Не горюйте, – сказал Саша, – приедете в Рожково, напишите в Кежму или в Канск, потребуйте перевода, ведь в Рожкове для вас нет работы. Я приеду в Кежму, тоже скажу уполномоченному.
Борис махнул рукой:
– Все пропало! Ах, дурак я, дурак!
Саше было жаль Бориса, грустно с ним расставаться: хороший товарищ, веселый, неунывающий спутник. Они обнялись и расцеловались. На глазах у Бориса блестели слезы.
Саша вошел в лодку. Лодочник оттолкнул ее от берега и, перевалившись через борт, влез сам. Некоторое время они шли на гребях – лодки и сети на берегу мешали идти бечевой. Саша видел скорбную фигуру Бориса. Он смотрел им вслед, потом поднял чемодан и начал подыматься по косогору.
20
Один на пустынной реке, Саша шел навстречу своему будущему. Хорошо ли, плохо ли, но все уже определились по местам, а он не знает, что его ждет, куда зашлют. Он никогда больше не увидит Володю, Ивашкина, ссыльных, которых встречал в деревнях, не увидит, наверно, Бориса, хотя и будет жить с ним в одном районе. Горечь коснулась его сердца, он потерял людей, с которыми прошел первые сотни километров своего пути.
На корме сидел лодочник, неразговорчивый человек лет сорока с суровым фельдфебельским лицом. Саша и кооператорщик шли в лямке попеременно, а в шивере тащили лодку вдвоем.
Кооператорщика звали Федей, демобилизованный красноармеец, общительный парень, работает продавцом в Мозгове, деревне возле Кежмы, величает себя заведующим сельмагом, зачислен на какие-то курсы в Красноярске, зимой уедет учиться. Федя с комической важностью рассуждал о роли сельского продавца как проводника государственной линии в деревне. Новый тип сельского активиста, сообразительный, принимающий все на веру, с веселой готовностью, без сомнений и рассуждений, к тому же песенник и гармонист. То обстоятельство, что Саша – ссыльный, не играло для него никакой роли. Так, значит, устроено, есть ссыльные, всегда были, испокон веку, такие же люди, как все. А служи сейчас Федя в комендантском взводе и прикажи ему расстрелять Сашу, он бы расстрелял. Опять же потому, что так устроен мир.