Дети Барса
Шрифт:
Жизнь торжествовала в светлом доме на острове.
Бал-Гаммаст подумал: все это похоже, наверное, на небесный чертог, из которого Творец выгнал когда-то людей за непослушание. Наверное, потом он сотворил для них на земле нечто похожее. В десять раз хуже того, чем владели они до изгнания, и в десять раз лучше того, чем владеют они сейчас повсюду. Повсюду, кроме, может быть, Царства».
Некто велел ему: «Обернись!
Бал-Гаммаст повиновался. Здесь, у самого входа, легчайшая дымка оборачивалась каменной стеной. Он пригляделся. А!
Стена снизу доверху, сколько улавливал глаз, покрыта была сетью трещин. Так дряблая таблица старческого тела обезображена бывает немилосердными строками морщин…
..Дорогой
— Откуда ты знал о Завете, Мескан?
Однажды он принес Бал-Гаммасту почерневший от времени серебряный футляр, внутри которого оказался прямоугольник из тонко выделанной кожи; на нем-то и был выведен несмываемой и не выцветающей от времени краской «Секретный канон». «Тут, государь, о старинном Завете, полученном когда-то от самого Творца. Моими устами первосвященник баб-аллонский просит тебя прочитать это в уединении…» С того мига мысли Бал-Гаммаста заняты были содержанием Завета. Но теперь он отвлекся и вдруг понял, сколь дорого стоит этот человек, ведь не кто иной, как Сан Лагэн, передал в его руки величайший секрет Царства. Должно быть, самый надежный хранитель тайн во всей земле Алларуад…
— Тот, кто в Храме, скоро умрет, — просто ответил Мескан.
— Сан Лагэн умрет? Как?
— Государь…
— Не нужно.
— Государь, в подобном разговоре мне удобнее говорить так, как мне подобает это делать, а не так, как ты разрешил.
— Хорошо. Говори же.
— Государь, один солнечный круг — самое большее, на что хватит мэ первосвященника баб-аллонского.
— Отчего ты так спокойно сообщаешь об этом? Он ведь твой учитель! Сан Лагэн…
— Моя боль и мои чувства — совсем не то, что может кому-то пригодиться. Отец мои и государь» «Секретный канон» создавался словами царя, рукой первосвященника и повелением Творца. Тот, кому он не предназначен, даже и узнав о «Секретном каноне», даже прочитав его, ничего не запомнит. Письменные знаки немедленно покинут его память… Твоему брату показали «Секретный канон» Маддан-Салэна раньше, чем тебе, и он все рассказал царице Лиллу. А потом очень удивлялся, отчего Та, что во Дворце, не понимает ни слова о Завете, сколько бы государь Апасуд ни пытался завести с ней разговор о тех давних делах.
— Сан Лагэн… Сан Лагэн…
— Сан Лагэн умрет, когда Бог перстом проведет черту, обрывая его срок… Я скорблю об этом. Но сейчас он еще жив, зачем же оплакивать его прежде времени?
Мескан был прав своей холодной прямой правдой. Бал-Гаммаст промолчал, тут ничего не скажешь. Его собеседник продолжил:
— Государь, когда мэ первосвященника исчерпается, я займу его место. Иначе и я не запомнил бы ничего. Храм и Дворец — одно. И готов подчиняться твоей воле, так же как и ты, я думаю, не желаешь зла Храму.
Бал-Гаммаст постарался сохранить спокойное лицо. Впрочем, сейчас уже не имеет значения, что, когда и чья память сохранила…
— Твой брат, государь, возобновил Завет немедленно. Но без тебя его действие осталось незавершенным. Не будет ли с моей стороны…
— Мескан, я расторг Завет.
— Ты! Ты…
— Я расторг Завет. Осуди меня. Осуди меня теперь, ты, тот, кем будет держаться Храм земли Алларуад! Я сделал ошибку? А? Я был уверен: нет ошибки! Теперь я сомневаюсь, Мескан. Ты обещал покоряться моей воле, зная, сколько мне солнечных кругов… Но я-то ведь тоже помню свой возраст! Может быть, я ошибся, Мескан? Что ты думаешь? Я по дурости убил свою страну? А? От молодечества. Опыта не хватило. Отец мой… мой отец, Барс, и дед, и другие, умные же люди, все они ведь иначе поступили… У меня… У меня… Такое было красивое, искреннее чувство, мне показалось — правильное. Мне показалось, сам Творец вложил его в меня… Такое красивое чувство, я не мог ему не подчиниться! Что, Мескан?
Он почти кричал.
— Государь, я боялся… и… надеялся, что хоть тебе хватит духу…
— Что?
— Только тише, тише! Зачем кричать о таком? Они отъехали с дороги и остановились на таком расстоянии от войска, где никто не услышал бы их.
— Государь! — И тут Мескан заговорил с горячностью, которую Бал-Гаммаст меньше всего ожидал найти в нем — Государь! Мы когда-то сломали замысел Творца и все еще продолжаем доламывать его. Кому Царство скручивает шею, подавляя мятежи? Своей же собственной части, краю Полдня. Я склоняюсь перед соразмерностью Царства, перед гармонией жизни, власти и веры, я понимаю, почему так хотелось царю Маддан-Салэну сохранить это навечно… Но есть другая гармония, еще глубже, еще важнее, и она не велит сохранять навечно ничего, помимо двух вещей…
— Каких, Мескан?
— Вечна любовь в нас самих и Бог над нами. Царство — очень правильная жизнь, очень красивая и очень надежная. Но Царство меньше любви и меньше Бога. Во мне самом такой любви нет, но разумом я понимаю, как должно быть… Творец захотел другого. И отступился от своего замысла, пожалев одного человека, царя Маддан-Салэта. Но на благо ли это всей земле Алларуад? Вот край Полдня: тот же вроде бы народ алларуадцев, населяющих срединные земли, а… не тот. Моложе. Восемьсот солнечных кругов назад, по слову царя Халласэна Грозы и его преемников сюда уходили из коренных областей Царства самые отважные люди, самые сильные, и была им льгота от государей баб-аллонских. Потом их захотели сделать такими же, как все прочие алларуадцы, и край Полдня восстал, ведь не умеет юноша жить подобно старику… У них тут иные обычаи, они лишены нашей мягкости, даже язык тут иной…
«А ведь верно… Они не совсем то, что мы. Вернее, они — тоже мы, но чуть-чуть другие». Бал-Гаммаст слушал Мескана очень внимательно. Да, здесь говорили иначе. «Здесь» — значит на земле, которая лежит полдневнее Иссина и Ниппура; эти два города вроде врат между двумя половинами Царства… Здесь его собственное имя нещадно корежили, произнося «Билагамэсэ" или вроде того. Алларуад называли Иллуруду, да и всякое слово звучало напевнее и свободнее. Старость и юность, слабость и сила… В последнее время с ним часто говорили об этом. Уггал Карн, Масталан, Мескан. Да он и сам кое-что знал. Царству дарован был необыкновенно долгий закат, слишком долгий, неестественно долгий…
— …Может быть, государь, им следовало победить тогда… при Маддан-Салэне. Разогнали бы потом суммэрк, поставили бы в полный рост иное Царство, новое, но не настолько новое, чтобы в нем умерла вечная истина. Их бунтари были чистыми людьми. Я много читал о тех временах… Потом стали хуже, злее, подлее. Сейчас, говорят, сплошная гниль…
Бал-Гаммаст вспомнил того мерзавца, оскопленного по воле Барса. Да, грязь. Да, гниль. Если и была у них чистота, то давно вся скисла.
— Но, может быть, осталось еще что-то. Если мы, падая, не потянем их ко дну, если они не уподобятся жестоким людям числа, суммэрк, если не растворятся в этом племени без следа, тогда, наверное, в них сохранится какая-то струя света. Наверное, не само Царство, но… но… хотя бы образ Царства. Ты, государь, пожертвовал благополучием страны Алларуад. Творец, сделай так, чтобы эта жертва не оказалась слишком запоздалой!