Дети блокады
Шрифт:
– Мама, оставь его в покое! – вступилась Эльза. – Витька не пойдет воровать!
Но Мария Яковлевна не обратила внимания на замечание дочери.
– Дурак сопливый! Зачем тогда пришел? Уходите все прочь отсюда! – зашипела Мария Яковлевна. – И ты с ними тоже, – оглянулась она на дочь. – Вон с глаз моих! – Женщина повернулась к ребятам спиной и стала снова усаживаться на скамейку.
Эльза заплакала. Но Витька потянул ее за рукав, и они втроем молча стали спускаться по едва видимой обледенелой лестнице.
– Я придумал, – сказал Витька. – Пойдем в детский дом. Мы с Валеркой подтвердим, что у тебя погиб отец
– Кому ты подтвердишь? – спросила Эльза. Кто поверит? А если не поверят?
– «Кому, кому»! Раскудахталась! – рассердился Виктор. – Кому надо, тому и подтвердим! Директору, Нелли Ивановне, вот кому. Она нам с Валеркой поверит. Мы уже почти там работаем. Да? – обратился он к другу.
Валерка полуутвердительно промычал, сомневаясь в реальности плана.
– Знаешь, если спросят адрес, можно назвать дом на Прилукской, где разбита булочная.
Когда они пришли в школу, Нелли Ивановна ни о чем не допытывалась. Она только поглядела на замученную вконец Эльзу и подошла к девочке:
– Зачислить я тебя пока не могу, потому что у нас дошкольный детский дом, а жить устрою. Будешь нам помогать. Пойдем в изолятор, спать временно будешь там. Хуже дело с хлебной карточкой. Ее не восстановишь. Ну да ладно, как-нибудь неделю прокормим возле общего котла, а остальные продуктовые карточки сдай бухгалтеру. Не вешай нос, девочка, вон у тебя какие защитники!
Глава 14
Кончался январь 1942 года. Для ленинградцев он оказался еще тяжелее, чем декабрь. Голод свирепствовал. В январе в городе умерли 73 тысячи человек. Мизерные прибавки хлеба пока не спасали. Каждое утро десятки полуторок, трехтонок и пятитонок проезжали по городу, собирая трупы.
Был день, который даже по ленинградским понятиям считался исключительным. Двадцать пятого января из-за нехватки электроэнергии не вышла газета «Ленинградская правда». При молчащем радио это было воспринято как ЧП.
К середине января у Стоговых кончились спасительные дуранда и столярный клей – все то, что, как-то дополняя скудную суточную норму съедобной, но практически бесполезной массы, создавало обманчивое чувство насыщения. Покупать продукты за бешеные деньги или выменивать их на вещи они не могли. Не было ни того ни другого. Оставалось следовать множеству выдуманных утешений, что ведро воды по калорийности заменяет пол килограмма моркови, или 10 граммов масла, или… Может быть, оно и так, но это ведро воды доставалось не легче, чем 10 граммов масла.
Правда, сейчас Стоговы не ходили на Обводный канал. На Боровой улице отогрели кран в дворницкой, где давали по пять литров вкусной, лучшей в мире ленинградской воды. Это было намного ближе, чем канал, но очередь к крану тянулась на десятки метров, а силы людей иссякали с каждым днем.
Мать и сестры находились в стадии крайнего истощения, когда становилось все равно, есть еда или ее нет. Начала отказываться от своей доли старшая сестра, Ольга.
…После многодневного молчания утром 10 февраля вдруг заговорило радио. Это было настолько неожиданно и радостно, что все сразу почувствовали приятное возбуждение. Теперь можно было ориентироваться не только по интуиции, но и по времени. А главное, новости с фронта передавались достоверные, не то что из уст в уста и неизвестно, из какого источника. Едва ли не первым было передано сообщение о новой прибавке хлеба. Блокадный ломтик увеличивался более чем вдвое по сравнению с худшими днями блокады. Он теперь занимал почти всю ладонь, правда, не очень над ней возвышаясь из-за того, что слишком много в нем было воды и примесей.
…Едва открыв глаза, Виктор почувствовал, что встать он не в силах. Голова кружилась так, что даже во мгле комнаты он как будто видел стремительно несущиеся по кругу репродуктор, стенные ходики, выключатель. Они проносились и в то же мгновение возникали на старом месте, чтобы снова отправиться в круговое движение.
Витька испытал такое однажды, когда съел пригоршню аспирина. Ему тогда было года четыре. Заболел десятилетний брат Саша. Он лежал на единственной в комнате кровати, на которой дети спали только поперек, подставляя стулья. Витька ему завидовал, поэтому, бросив играть на полу, подсел к брату, перед которым на табуретке лежала горсть белых таблеток.
Уходя на работу, мать показала на ходики и объяснила, когда Саша должен их принимать. Витька увидел, как Саша положил одну таблетку в рот и отхлебнул воду из кружки.
«Вкусно?» – поинтересовался он.
«Ага», – подтвердил брат.
«Дай мне штучку», – попросил Витька.
«Нельзя: мне не хватит».
Это только разожгло Витьку.
«Ну одну! Вон у тебя сколько!» – стал выпрашивать он лекарство.
Получив таблетку, Витька с удовольствием разжевал ее.
Саша не был жадным. Он разделил весь аспирин на две равные кучки. В считаные минуты они расправились каждый со своей долей.
Что было потом с ним и братом, Витька не помнил. Он не помнил даже, как оказался в поликлинике. Когда открыл глаза, увидел, как, догоняя друг друга, стремительно несутся по кругу женщина в белом халате, стеклянный шкаф с блестящими предметами и низко висящая лампа.
Вот и теперь Виктор испытывал точно такое же головокружение. «Это, наверное, от того, что во сне приснилась крупная рассыпчатая картошка, какую мама варила в большом чугуне и подавала с селедкой в подсолнечном масле, – подумал он. Во всем теле ощущалась слабость. – Сейчас встану, и все пройдет», – успокоил он сам себя. В полузабытьи мальчик понимал, что если сейчас не пойти за водой, то очередь в дворницкую растянется на всю улицу. Он приподнял голову, но почувствовал, как головокружение стало еще сильнее.
– Ма, мне плохо-о!.. – успел простонать он и, как когда-то на улице, куда-то провалился.
Очнулся он, как ему показалось, быстро, хотя «буржуйка» уже источала тепло, дым и немного света. Пришел в себя, наверное, потому, что еще не успел привыкнуть к громкому голосу радио после его длительного молчания.
Из репродуктора раздавалось: «Вчера в Шахматном зале Смольного состоялся слет знатных воинов Ленинградского фронта. Первым выступил снайпер Петр Григорьев, уничтоживший сто двадцать семь фашистских захватчиков. В частности, он сказал: „Нападение фашистов на Советский Союз вынудило меня, ленинградского рабочего, взяться за оружие. А поскольку ленинградские рабочие привыкли все делать в лучшем виде, то и воевать стараюсь по высшему разряду“. Участники слета обменялись боевым опытом. Многие из них были награждены орденами и медалями.