Дети Богов и Воинов

Лоулес Шона

Монастырь Айона, 981 год

Гормлат

Доспехи, меч и секира Амлафа сияли как новые. Его бороду вымыли, пропитали лавандовым маслом, изящно уложили на груди, и теперь она блестела в тусклом мерцании свечей.

Я наклонилась и провела пальцем по его губам и вниз по щеке, пока не коснулась мантии из волчьего меха, постеленной под телом Амлафа на каменной плите. Картину портила только непослушная прядь волос, упавшая ему на лоб. Монахини достойно обрядили покойного, но проследить, чтобы перед началом загробной жизни он выглядел как подобает королю, обязана была я, его

вдова.

Убрав прядь со лба мужа и разгладив его волосы, я улыбнулась.

Амлаф всегда нравился мне больше, когда лежал смирно с закрытыми глазами, но видеть его сегодня было приятнее всего. Сон – лишь подобие неотвратимости, которую приносит смерть.

Смерть пошла Амлафу на пользу во многих отношениях. Его окоченевшая правая рука сжимала рукоять меча куда крепче, чем при жизни. Да, однажды он был истинным воином, но отец заставил меня выйти замуж за семидесятилетнего старика, оставившего битвы в далеком прошлом. Амлаф не отсиживался в Дублине, когда его войско отправлялось на очередное сражение с ирландцами, но я-то знала, что в разгар сражения он просто сидел на своей жирной лошади, пока остальные викинги обнажали клинки. Говорили, что Амлаф заслужил покой былыми подвигами: он успел сразить более тысячи врагов. Никто и не осмеливался называть его трусом – только стариком.

Я присела на стул рядом с телом мужа и стала ждать настоятеля. Монахи целую вечность копали могилу под проливным дождем и пронизывающим ветром. Закончили лишь прошлой ночью. Я пожалела бы несчастных святош, не будь моя жалость пустой тратой времени. Они сами выбрали жизнь, где тяготы считались добродетелью. Пожелай они приблизиться к Богу, замерзнув до смерти на злосчастной скале, неужели я посмела бы им помешать? Эту жалкую лачугу не украсили даже подаренные Амлафом золотые кресты на алтаре. Под лучами утреннего солнца, несмело падавшими из окон на каменные стены, капелла напоминала гробницу даже больше, чем при свечах.

Однако меня забавляла ирония происходящего: те же монахи, которые сейчас рылись в грязи, однажды ревностно молились о смерти моего мужа. Амлаф Рыжий, викинг и король Дублина, некогда снискал славу убийцы священников, грабителя церквей и грозы ирландских христиан. А теперь он покоился в церкви, приняв чужую веру. Ему простили все смертные грехи и позволили отправиться в рай, как любому другому христианину.

В здравом уме Амлаф, конечно, ни за что бы не стал просить священников о крещении. Кошмарная гибель Рагналла в битве при Таре сломила его дух и отвратила от древних богов родины. Я отчетливо помнила, как год назад Амлаф возвратился в Дублин во главе побежденного войска. Он нес на руках мертвого сына, и по лицу его лились слезы. Стоило ли оплакивать такого дурня, как Рагналл! Впрочем, первенцы часто наполняли отцовские сердца безрассудной любовью, не оставляя места для других потомков. Наш малыш Ситрик уже в десять лет соображал лучше единокровных братьев, но Амлаф не обращал на него внимания.

Перед моими глазами предстало лицо Ситрика. Мальчик мой, любовь моя, почему ты так далеко? Я смахнула непрошеные слезы, чуть не хлынувшие из глаз. Будь проклят Амлаф. Он зачах так быстро, что у меня не осталось иного выбора, кроме как исполнить волю покойного и отвезти его на Айону для христианского погребения. Ни один другой монастырь ему не удалось подкупить. Ситрика пришлось оставить в Дублине, но разве я могла поступить иначе? Я ни за что не могла позволить Амлафу умереть в городе. Глуниарн, старший из его оставшихся сыновей, запросто перерезал бы мне глотку и сжег тело на погребальном костре отца. «Надо же королю Амлафу кого-нибудь трахать в Вальхалле», – заявил

бы он. Нет уж, достаточно и того, что Амлаф трахал меня последние десять лет, не хватало еще, чтобы это продлилось целую вечность.

Я услышала звонкий стук деревянных башмаков по каменному полу.

Быстрые шаги. Прекрасно. Значит, церемония вот-вот начнется. Я открыла глаза и улыбнулась кротко и печально – в самый раз, чтобы настоятель покраснел до ушей. На ненавистном острове оставалось только дразнить монахов, и я с удовольствием думала, сколько раз им пришлось прибегнуть к самоистязанию из-за меня.

– Могила готова? – спросила я, когда шаги приблизились и остановились.

– А мне откуда знать?

Я обернулась и вгляделась в волглый утренний полумрак, скрывающий знакомое лицо.

– Это ты, мама?

Еще один шаг, и я увидела знакомые золотые глаза Этлинн, бывшей королевы Ленстера. Тело ее пряталось под черной накидкой, а волосы и рот закрывала ткань. В кои-то веки она оделась как требовали приличия.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела я. – Снаружи стоят два воина Амлафа. Тебя могли узнать.

Мать отмахнулась:

– Мне нужно поговорить с тобой, а в Дублине попасться кому-то на глаза куда легче, чем здесь.

Я расправила плечи и усилием воли подавила рвущийся наружу крик. Мать навещала меня лишь с дурными вестями, и от ее появления на похоронах Амлафа мои внутренности слиплись в холодный ком. Я немедленно подумала о Ситрике. Неужели сводные братья навредили ему? Нет, ведь он еще ребенок. Глуниарн славился приступами ярости, но никогда не вымещал ее на детях… Впрочем, в Дублине лишь одного мальчика чужеродная женщина родила мертвому королю.

Как бы я ни пыталась казаться спокойной, голос предательски задрожал.

– Ситрик в порядке?

Мать поцокала языком:

– Честное слово, Гормлат, нельзя так переживать из-за смертных детей. Ты немало их похоронишь за жизнь. Скрепи сердце и выслушай мой совет.

Ее глаза засияли так странно, что мое любопытство пересилило желание ей нагрубить. Кроме того, споря с матерью, я всегда умудрялась ляпнуть что-нибудь, о чем потом жалела. Не пора ли попробовать иной подход? Я провела рукой над телом Амлафа.

– Пришла сказать, что ты оказалась права?

– Насчет чего? – прищурилась она.

– Как ты и обещала, Амлаф долго не протянул. Полагаю, я должна быть тебе благодарна.

– Еще бы. Это же я сделала тебя королевой Дублина.

Стиснув зубы, я покачала головой:

– Когда ты выдала меня за Амлафа, мне было тринадцать, он годился мне в прадеды.

– Неужели золотые ожерелья и фибулы совсем не скрасили несчастный брак? – Я отвела взгляд, она заметила это и насмешливо ухмыльнулась. – Да что ты знаешь о боли! Я родила тебя, уже став королевой, но всего за два года до этого была нормандской рабыней, захваченной викингами во время набега. Меня купил король Ленстера – великий Мурха мак Финн. Одного взгляда хватило, чтобы вдоволь налюбоваться его гнилыми зубами и лысым черепом. Но разве мне это помешало? Нет. Я думала лишь о том, как женить его на себе.

– И тебе это удалось. Очень рада за тебя, мама.

– Думаешь, браки между королями и жалкими попрошайками – обычное дело? Да никто и представить не мог, что женщина без рода и племени выйдет замуж за короля. Ты и не догадываешься, с каким трудом я его убедила… и что мне пришлось сделать. А если бы знала, то молчала бы про своего Амлафа. – Она постучала ногтем по серебряному медальону у себя на шее. В волглом воздухе церкви все звуки казались приглушенными. – Да и сколько лет он тебя сношал, пока старость не взяла свое? Четыре? Пять? Ерунда.