Дети Ленина
Шрифт:
Смотрит Павел: Ба, да это же Карл Маркс Ленина позвал…
– Он что тут делает? – спрашивает очкастого.
– Карлуша? Ну он же главный кочегар в нашем секторе. Ульянов сейчас вот покипит в смоле и продолжит с тобой беседу. А потом наша очередь в котёл лезть: я, Лазарь Каганович, Янхель Юровский, Шая Голощёкин, Лёва Троцкий, Лаврентий Берия, Гершель Ягода да Колька Ежов. Нас – то гуртом запускают, мы в одном барахтаемся, а у Вована персональный котёл. По очереди кипим и кочегарим. А Карл Маркс у нас бригадир.
– А вы кто?
– Яков Моншович Свердлов. А ты?
Павел
– Странно… По возрасту молод и в партии нашей до её развала не был, а почему в ад попал? Сюда только коммунистов да террористов направляют. Ты, значит, террорист?
– Боже упаси! В жизни никого не ударил даже, не то что убивать…
– А, так тебя скоро в другой сектор сошлют или вообще унесут отсюда. Не увидимся боле…
– А в вашем секторе кто?
– В соседнем вон Сталин кипит, тоже навечно в смолу определён, а неподалеку какой – то немец… Гитлером зовут.
– А у Ленина персональный, значит…
– Ну да. Здесь решили, что он самый страшный был на планете. А я так не думаю. Мы с ним хорошо работали.
– Ага, сочиняли, как людей убивать. Даже детей.
– Каких детей?
– Ну, царевича – то Алексея Романова вы же приказали…
– А, ну это мелочи… Он же больной был, какой – то хворобой страдал. Ради революции всё делалось. Я ж сам не расстреливал, вон друзья мои Янхель Хаимович да Шая Исаакович меткие стрелки были, это они царскую семью того…
– А сколько времени ваш Ульянов – Ленин в котле кипеть будет? Сколько часов – минут?
– А я откуда знаю? Тут времени нет. Спешить некуда. Все по очереди закипаем.
– После ада – чистилище?
– Какое такое чистилище?
– Ну, Данте писал
– Не слыхал такого. Дружок твой, что ли? Очищаться, сказали нам, на Земле надо было от грехов своих, а здесь не санаторий и не больница. Да и убийство – это такой грех, что и на Земле не смывается. Мы навечно поселены кипеть. Может, те, кто не коммунисты и не террористы, не убийцы, и попадут когда – то в чистилище, не знаю, а мы тут – вечные…
– Таких, как вы, и надо так наказывать. На Земле – то безнаказанно зло творили. У вас руки тоже по плечи в крови.
– Выше, Павлуша, выше. Много народу я сгубил, много. Так ведь Ульянов – Ленин приказывал, а мы выполняли. Думали, лучше будет. А на Земле, говорят, всё равно бардак…
– Да не всюду. Потому что вы умных поубивали, а вас подлецы поддержали. От подлецов дети ангелами не бывают. Вот беда какая. А вот с чиновниками да с милицией, ну ещё с бандитами кавказскими разберёмся – и будет порядок.
– Э, ты ангелов не вспоминай, а то заберут отсюда, не успеешь с Вованом больше потолковать. А он и ты этого ж хотите…
– Да вам всем одинаковый счёт предъявлять надо! Все вы столько бед России принесли, что сравнить ни с чем невозможно. Хуже любой инквизиции, хуже фашизма. Подобного ужаса на планете не бывало за все миллиарды лет!
– Я ж говорю – это всё Вован. Власти захотел, зараза! А мы ведь только поддержали. Мы – сподручные. Правда, Лазарь?
– Я неграмотный, не знаю. Я только указания давал убивать, кто в колхозы не шёл. А скоко убито – это вы считайте, а я ж говорю – неграмотный. Какой с меня спрос? Вон Вовка
– И я не виноват в расстрелах, – отозвался подошедший Феликс Дзержинский.
– И мы, – в один голос заявляют Лев Троцкий и Коля Крыленко.
– А я даже целиться не умею, не то что стрелять! – вплыл в компанию Гершель Ягода. Следом за ним появляются Николай Ежов и Лаврентий Берия.
– И мы ни при чём, – нагло так заявляют. – Нас Сталин науськивал, мы Ленина и знать не хотим, он самый злой, страшнее Иосифа Виссарионыча.
– Ага, спросить не с кого…
– Паря, чё спрашивать – то? Об чём гутарить? – Это Дзержинский смеётся. – Мне вон один памятник в Москве был – и тот убрали. А Вовану Ленину – то в одном Омске, говорят, штук десять. А по всей стране? Тысячи ведь… Все сохранены. Значит, любят его на Земле, ценят. Мавзолей отгрохали. Почитают партийцы Ильича – то, берегут. Это ты тут прилетел в грязном белье ковыряться, так у нас нет белья, мы все того… Ты один недовольный. Ну, ещё пара – тройка тут появлялась. А в целом – то ведь массы любят, получается, Вована нашего. Ну подумаешь – попов порасстрелял, в церквах золотишко экспроприировал. Что с того? Не себе же в карман, как сейчас там у вас…
Тут появляется Игнатий Иоахимович Гриневский, царя Александра Второго убивший:
– Дайте мне вторую бомбу, я этому жалобщику ноги оторву, – идёт навстречу Павлу.
– Я б его за две минуты к расстрелу приговорил, – заявляет прокурор Андрей Вышинский. А его тёзка Андрей Жданов, по чьей вине в Ленинграде во время второй мировой войны народ с голоду умирал, заявляет:
– Без хлеба уморю – будь моя воля…
– А мне для таких пули не жалко, – бравирует Сашка Белобородов, чекист уральский, много земляков положивший ради глупой идеи.
Подходят известные террористы, чьими именами улицы названы в России: Андрей Желябов, первый в мире лодырь Стёпка Халтурин, получивший фамилию по своему же прозвищу, Жанна Лябурб, Вера Фигнер.
– Слушай, – говорит Дзержинский Павлу. – Ты чего хочешь? У вас и сейчас невинных в тюрьму садют, а за воровство и убийство в начальство двигают, а не наказывают. А при мне все воришки – большие и малые – по тюрьмам сидели.
– Да ему ноздри надо вырвать и на дыбу вздёрнуть, – появляется откуда – то Иван Грозный, шагая в обнимку с Малютой Скуратовым.
Смотрит Павел, а за царём целые толпы злых бородатых ваххабитов – чеченцев. «Боже, куда я попал?! Все палачи России тут! Да много их как! И всё – нерусь!»
Но тут возвернулся Ленин. Распаренный, уставший.
– Ух, тяжко – то как! Даже катогжникам было легче. И пхиговохённым к смегти тоже. Ух! Они хоть знали, что муки их когда – то кончатся. Мои же – никогда! И миллион и миллиагд лет пхойдёт, а я всё буду в этом котле кохчиться. Знал бы – ни за что бы в геволюцию не кинулся. И кашу бы в этой стгане дикахей не стал завахивать, – вздыхает удушисто. – Это вон Кахлуша насочинял всякой теогии, башка у него большая, а я хешил на пгактике теорхию пгименить, а он теперь ещё и кочегахит под моим котлом. Хотя бы смола быстхей кончилась, что – ли…