Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая)
Шрифт:
По тону и ухмылке Шахова было ясно, что он нарочно выводит генерала из себя. Понимает - терять нечего.
– А во-вторых, - продолжил подполковник, - рассудите сами. Вы же умный человек. Я привык жить на определённом уровне. А когда лопнул банк и сгорели все деньги, пришлось перебиваться на одно жалованье, на жалкие шесть тысяч со всеми обмундировочными-командировочными. При этом под рукой имелся товар, за который кое-кто был готов платить очень хорошие деньги. Ну и в-третьих.
– Лицо Шахова перекосилось, из чего следовало, что он всё же задет “выродком” за живое.
– Про отцов и детей мне проповедовать не нужно! Лучше
3
(всё сказал [лат.])
Он зажёг новую папиросу и с наслаждением затянулся.
– У, скотина… - жарко прошептал Алексею на ухо князь. И мечтательно прибавил: - Чем хамить, лучше бы кинулся он на генерала… Ух я б тогда! Тебе-то хорошо, ты хоть немножко душу отвёл, когда его брал.
– Мало, - так же тихо, но с большим чувством ответил Романов, думая: вот есть гуманные люди, противники смертной казни, те же Достоевский с Толстым. Теоретически и нравственно они, наверное, правы. Но предъявить бы Фёдору Михайловичу со Львом Николаевичем господина подполковника да посмотреть, не сделают ли для него великие гуманисты исключение.
Его превосходительство метнул на шепчущихся взгляд, двинул бровями. Офицеры сделали одинаковые каменные лица.
– Ладно, про отцовские чувства не буду.
– Жуковский расстегнул крючок на воротнике кителя, словно ему стало трудно дышать.
– Давайте поговорим про виселицу, которая вас ждёт не дождётся.
Рука Шахова тоже схватилась за горло. Выходит, не такие уж стальные были нервы у изменника.
– Вы как, не поможете нам выйти на германского резидента?
– небрежно, словно о каком-нибудь пустяке, спросил Жуковский.
Князь толкнул Романова коленкой: слушай, учись - начинается.
Тем же светским тоном арестованный осведомился:
– А что? Это избавило бы меня от виселицы?
– Безусловно. В обмен на резидента вы получите пистолет с одним патроном. Даю слово офицера.
Шахов разочарованно наморщил нос.
– Хоть бы что-нибудь новое придумали! На черта мне такие одолжения. Тем более что в этом случае одолжение вам сделаю я. Избавлю от неприятного судебного процесса. Скандал в прессе, нагоняи от начальства. А так застрелился раб Божий, и всё шито-крыто. Нет уж, батенька, мне пожалуйте суд, да по всей форме: с прокурором, с адвокатом. Немцы вон как наступают, уже Варшаву цапнули. Пока суд да дело, апелляция-конфирмация, они, глядишь, и Москву с Петроградом возьмут.
– Ну, повесить-то мы вас в любом случае успеем. Это я вам гарантирую.
– Поразительно то, что Жуковский на негодяя вроде бы уже и не гневался, а разговаривал с ним спокойно, чуть ли не с удовольствием.
– Но раз вы такой… практичный господин, у меня будет к вам другое предложение. Оно вам понравится. Только сначала вопрос, из чистого любопытства. Что ж вы дочку сами-то, собственными руками? Ведь неприятно, наверное. Даже вам. Попросили бы своих немецких друзей, они бы не отказали.
Глаза подполковника вспыхнули жёлтыми огоньками - кошка почуяла шанс. Сконфуженно разведя руками, Шахов признался:
– Совестно было просить. Дело-то семейное.
– Ну да, - понимающе кивнул генерал.
–
Он надел пенсне и наклонился к изменнику, смотря ему в глаза.
– Ну а теперь моё предложение. Вы выдаёте нам резидента. Мы его не трогаем. Вас тоже не трогаем. Служите себе и дальше.
– Хотите, чтобы я сплавлял немцам чепуху, которой вы меня будете снабжать?
– Почему же чепуху? Это будут в высшей степени солидные, абсолютно достоверные сведения. Знаете, что мы ещё сделаем? Мы переведём вас на другую должность, более интересную для немцев. Например, офицером особых поручений к генерал-квартирмейстеру. А то и в Ставку. Подумаем.
Прапорщик в панике оглянулся на Козловского. Неужели такое возможно?! Князь восторженно подмигнул: ай да Владимир Фёдорович, ай да голова!
– Хм, предложение заманчивое, - протянул Шахов.
– Может быть, немцы и не возьмут Москву… Что-то наступление у них замедляется… Скажите, генерал, а буду ли я плюс к своему жалованью получать доплату от вашего ведомства?
Челюсть Жуковского брезгливо дрогнула.
– Будете. Сдельно.
Тогда Шахов погасил папиросу, вскочил со стула и вытянулся по стойке “смирно”.
– Ну, раз я снова подполковник… Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, немцы платят мне помесячно плюс премиальные за каждый документ. Иногда выходит до восьми тысяч в месяц. Довольно странно, что вы предлагаете мне сдельную оплату.
– Так немцы будут и дальше вам платить, ещё больше прежнего. Для вас двойная выгода. А мы с вами станем рассчитываться в зависимости от конкретного результата. Про виселицу опять же не забывайте, она тоже чего-то стоит, - сварливо ответил генерал.
– Ваше превосходительство, - громко сказал Романов, поднимаясь.
– Позвольте выйти.
Жуковский рассеянно махнул: идите куда хотите, только не мешайте.
Быстрым шагом, чуть ли не бегом, прапорщик вышел за дверь.
Пустой коридор. Горит электричество. Стены отливают казённой маслянистой охрой. Глубокая ночь. За окнами чёрное небо с серой полосой на востоке - скоро рассвет, но день опять будет пасмурным.
Алексею было скверно. Во всех смыслах - и физически, и нравственно. Раскалывалась голова, ныло израненное тело, изнутри накатывала тошнота. Он отодрал оконную раму, которую, вероятно, не открывали с прошлого столетия. Вдохнул сырой воздух, но легче не стало. Прапорщика трясло. От усталости, от ярости, от гадливости.
Перестань, приказал он себе. Не бабься. Владимир Фёдорович только что блестяще провёл классическую операцию по перевербовке вражеского шпиона. Теперь это двойной агент, причём за все ниточки его держим мы. Это большая удача, которая стоит выигранного сражения. Дальше события будут происходить так: немецкий Генштаб через Шахова станет получать очень ценные, абсолютно правдивые сведения, которые повысят котировку источника до наивысшей степени. А потом, в стратегически важный момент - скажем, накануне крупной фронтовой операции - по этому каналу вбросят дезинформацию. Немцы её заглотят, и это может решить судьбу целой кампании или даже, чем чёрт не шутит, всей войны. Что по сравнению с такой грандиозной целью жизнь, подаренная мерзавцу, или жизнь, отнятая у больной обречённой девочки? Ерунда, мелочь.