Дети луны
Шрифт:
Подъехавший старший ловчий пояснил, что следы оленей были обнаружены еще с рассвета, а теперь извещают, что зверь обложен.
Гернат, гикнув, дал шпоры коню. Визе лишь слегка ударил своего перчаткой между ушей, и тот рванулся вперед. Со всех сторон подъезжали другие охотники — бароны, вассалы Герната и орденские рыцари, — всего полтора десятка сеньоров, но так как большинство имело собственную свиту, казалось, целое войско с шумом и треском ломит через лес. А впереди, захлебываясь лаем, неслись гончие, знаменитые гернатовские гончие, за каждую из которых ему предлагали шестерых рабов.
Вскоре всадники рассеялись между деревьями,
Но ветер скачки развеял эти мысли, и дальше он несся, как другие, со стиснутыми зубами и пересохшим ртом. В нескольких саженях от него скакали телохранители — он сам их подбирал — молодые рыцари, недавно вступившие в орден и свято веровавшие в него и в отцов-военачальников.
Они вылетели на заросшую цветами поляну, посреди которой поднималась раздвоенная сосна. Гернат придержал поводья, махнул правой рукой, сжимавшей дротик.
— Чертова обедня! Эти гончие слишком быстро бегут, я уже не слышу лая. И загонщики точно заснули. Или этот проклятый олень бросился в реку?
— Река должна быть в другой стороне.
— А, один черт. Вот что я предлагаю, комтур. Давай направимся в разные стороны. Кто первым настигнет оленя, тому и честь. И прикажи своим не стрелять, стрелы — не для нас, точный удар — достоинство рыцаря!
— Пусть так.
Затрещали под копытами сухие ветки, валявшиеся на земле. Всадники ехали неторопливой рысцой, глядя вперед. Отъехав на значительное расстояние, Визе снял рог, висевший у пояса на серебряной цепочке, и затрубил. Мгновение спустя издалека отозвалось еще несколько рогов. Звук был слышен слабо, но явственно.
— Туда! — указал Визе в направлении звука. И они поскакали напролом, пригибаясь под ветками, хлещущими по головам. Пение рогов утихло, но вскоре они услышали отдаленный лай. И вновь началась бешеная скачка. Визе не подозревал, что он еще способен так увлекаться. Он не забывал ни о чем, но и соперник его, Великий приор, и богатый город Вильман, и ненавистный тезка — король Генрих — все это был один олень, убегавший олень! А лай все ближе, ближе, и вот уже он различает бегущего оленя, закинувшего назад голову с тяжелым венцом рогов, и почти повисающих у него на ногах гончих.
Лай звенел не умолкая, а сзади рыцари подбадривали громким гиканьем, и эта музыка горячила кровь воина. Визе несомненно опередил Герната, и почетный удар должен был достаться комтуру.
В лицо ударил свежий ветер — значит, река рядом. За кустами боярышника шла небольшая прогалина, дальше берег круто обрывался. Добежав до обрыва, олень повернулся, нагнул голову, выставив вперед рога. Теперь это был уже не венец, а оружие. Зверь был еще силен и готов продолжать борьбу. Собаки припадали к земле, бросались с лаем вперед и, рыча, отскакивали. Визе вытащил меч из ножен, готовясь нанести удар — меч был его излюбленным оружием, он владел им в совершенстве, но внезапно уловил близкий шорох и увидел между деревьями высокую фигуру Герната. Мгновенный холод коснулся души комтура. Он опустил руку и сделал своим спутникам знак не двигаться.
Гернат метнул дротик, вонзившийся оленю в голову. Тот тяжело рухнул на землю. Собаки заливались. Гернат спешился, вынув кинжал, подошел к оленю, чтобы собственноручно его добить, но этого не понадобилось. Подождав, пока не соберутся люди Герната — они наперебой славили силу и меткость своего сеньора, — Визе выехал из-за кустов, слегка склонив голову.
— Ты и вправду, как сказано в Писании, великий охотник перед Богом.
Гернат устало огляделся — псари растаскивали собак, слуги собирали хворост для костра. Он утер пот со лба.
— Ну, дьявол с этим Вильманом… Думаешь, я тебя не заметил? Мы, Гернаты, умеем ценить благородство и благородны сами. Пусть будут Восточные земли.
Возвращались в лагерь уже к вечеру. После обильной закуски соревновались в стрельбе из лука, многие отличились, но героем дня оставался, естественно, граф Гернат. Он уже успокоился, и, сидя в седле, ругал сегодняшнюю жару, вспоминал прошлые охоты и радовался предстоящему ужину. Визе ехал за ним и улыбался. Всего лишь одно движение, даже отсутствие движения, выгода же огромна. А гордость? Гордостью можно и поступиться. Разве не бежал он когда-то от аскеловской конницы? Приняв бой, он бы непременно погиб, а так — он жив, и силен как никогда. Впрочем, Гернат был ему пока что нужен, и Визе не собирался высказывать свои мысли вслух.
Их встретили радостными криками. Тут же поднялась беготня, любопытствующие разглядывали огромные рога, ахали, восхищались. Гернат, уже уставший рассказывать о своем подвиге, поискал взглядом Визе и неожиданно увидел, что тот, все еще верхом, остановился у своего шатра и куда-то смотрит. Гернат подъехал поближе.
— Эй, что с тобой, комтур? — крикнул он и осекся. Штандарт с изображением солнца валялся на земле. Рядом на коленях стоял стражник.
— Я не виноват! — с ужасом в голосе повторял он. — Здесь никого не было, только я! Никто не проходил! Собака не пробегала! Ветер…
— Упал… — прошептал Гернат. Как многие богохульные на словах люди, он был суеверен. — Плохое предзнаменование, — сказал он несколько громче и перекрестился. Визе сошел с коня, отпихнул ногой стражника, приподнял край полотнища, молча выпрямился. Он увидел то, в чем был уверен, — витые шнуры не пере терлись и не оборвались — они были перерезаны.
С наступлением темноты знаменитого оленя зажарили на вертеле, выкатили бочки с вином, доставленные из ближайшего монастыря. На ужин набросились с тем же воодушевлением, с каким шли в бой или травили зверя. Гернат восседал на почетном месте и пил без передышки, остальные, расположившиеся прямо на траве, старались не отставать. Музыкантов и дураков здесь не было — это возбранялось уставом ордена, да они и не были нужны. Каждый во весь голос повествовал о своих былых приключениях, охотничьих или иных, не заботясь о том, слушают ли его. Среди общего содома задумчивость сохранял один Визе. Как и все, он потягивал вино, которое на него почти не действовало, но довольство, вызванное удачной сделкой, ушло бесследно. Подозрительность с годами стала подавлять все прочие чувства в душе комтура, и перерезанные шнуры не выходили у него из головы. Он уже успел допросить всех часовых. Никто не заметил не только постороннего, но даже слабого признака его присутствия, и все-таки он приказал удвоить охрану.