Дети нашей улицы
Шрифт:
— Он презирает жизнь, но смерти он не заслужил, — растерянно проговорила она.
Баюми с отвращением скривил рот:
— В квартале полно сумасшедших.
Она умоляюще посмотрела на него, опустила взгляд и задумалась.
— Он спас меня от смерти, — сказала она будто сама себе.
Баюми усмехнулся:
— А ты отплатишь ему, предав его смерти. Проигравшим оказывается тот, кто первым протягивает руку помощи.
Она ощутила острую боль в сердце, посмотрела на него с упреком и сказала:
— Я сделала то, что сделала, потому что для меня в жизни нет ничего дороже тебя.
Он провел рукой по ее щеке.
— Без
Ясмина воспряла духом:
— Без тебя я не согласилась бы жить даже в Большом Доме.
— Ты преданная!
Она насторожилась: почему он назвал ее преданной? Ее охватило навязчивое беспокойство. Не издевается ли он над ней? Времени на разговоры больше не оставалось, она встала, и он поднялся проводить ее до ворот черного входа. Ее ждали муж и его сподвижники.
Присев рядом с Рифаа, она сказала:
— За домом следят. Хорошо, что твоя мать оставила на окне фонарь зажженным. На рассвете будет легче уйти.
Заки заметил, что Рифаа печален:
— Он расстроен… Но разве в других местах нет больных, которые нуждаются в лечении?
— Когда недуг настолько тяжелый, требуется больше лекарств, — ответил Рифаа.
Ясмина с сожалением взглянула на него. «Как жестоко убивать его!» — подумала она, пытаясь найти в нем хоть один изъян, чтобы сказать: да, он достоин наказания. Однако он был единственным человеком на свете, который хорошо к ней относился. И за это он заплатит жизнью. В глубине души она проклинала эти мысли, решив, что тот, кто творит добро, получает добро в ответ. Встретившись с ним взглядом, она сказала с поддельным сочувствием:
— Твоя жизнь ценнее, чем эта проклятая улица!
Рифаа улыбнулся:
— Ты говоришь одно, но в твоих глазах я читаю печаль!
Она задрожала, подумав: горе мне, если он может читать по глазам так же, как изгонять бесов!
— Это не печаль, просто я боюсь за тебя, — произнесла она вслух.
Карим поднялся со словами:
— Приготовлю ужин.
Он вернулся с подносом, пригласил всех, и они расселись в круг. Ужин состоял из хлеба, сыра, сливок, огурцов и редиса. Был еще кувшин с пивом, которое Карим разлил по кружкам:
— Нам нужно согреться и взбодриться.
Они выпили, и Рифаа сказал с улыбкой:
— Хмель будоражит бесов, но бодрит того, кто от них уже избавился, — и посмотрел на сидящую рядом Ясмину.
Она поняла значение его взгляда и ответила:
— Если все будет хорошо, завтра ты избавишь меня от моего беса.
Лицо Рифаа просияло от радости. Друзья поздравили его и приступили к еде. Они преломляли хлеб, соприкасаясь руками над тарелками, будто позабыв о нависшей над ними смерти. Вдруг Рифаа сказал:
— Владелец имения хотел, чтобы потомки его были подобны ему, но они смогли стать только бесами. Они глупы. А он сказал мне, что не любит глупость.
Карим с сожалением покачал головой, проглотил кусок и признался:
— Если бы я обладал его силой, то сделал бы все по своему желанию.
— Если бы… Если бы… Если бы… — раздраженно отозвался Али. — Какой толк от этого «если бы»? Нам самим нужно действовать.
— Мы немало сделали, — решительно заявил Рифаа. — Боролись с бесами, не зная пощады. И когда бес уходил, в душе поселялась любовь. Другой цели у нас и не было…
Заки воодушевился:
— Если бы нам не мешали, во всем квартале бы царили любовь, мир и спокойствие.
— Я удивлен, — возразил Али. — Почему мы думаем о том, как сбежать, когда у нас так много друзей?!
— Твой бес все еще не отпускает тебя, — с улыбкой ответил Рифаа. — Не забывай, что наша цель — исцеление, а не борьба. Лучше быть убитым, чем стать убийцей.
Неожиданно обернувшись к Ясмине, он сказал:
— Ты ничего не ешь и не слушаешь нас!
Сердце ее замерло от страха. Однако она преодолела волнение:
— Как вы можете разговаривать так спокойно, будто на свадьбе?!
— Ты познаешь радость, когда завтра избавишься от беса, — он посмотрел на братьев. — Некоторые из вас стыдятся мирной жизни. В квартале уважают лишь силу. Но она не в том, чтобы держать людей в ужасе. Бороться со злом в себе куда труднее, чем унижать слабых или состязаться в силе с надсмотрщиками.
— И вот теперь мы в таком ужасном положении! — с сожалением покачал головой Али.
Но Рифаа убедительно ответил:
— Не думайте, борьба не кончится. Мы не слабы, как можно подумать! Мы сражаемся за другое. А для этого нужны смелость и сила.
Они продолжали ужинать, размышляя над словами Рифаа. В нем они видели спокойного и уверенного человека, хотя выглядел он хрупким и кротким. Когда все замолчали, из ближайшей кофейни послышался рассказ поэта. Он пел: «Однажды пополудни Адхам присел отдохнуть на улице аль-Ватавит и задремал. Его разбудил шум, и он увидел, что мальчишки крадут у него тележку. Он угрожающе поднялся. Один из мальчишек заметил это и свистнул своим подельникам, те перевернули тележку, чтобы Адхам не догнал их. Огурцы рассыпались, а мальчишки, как саранча, разбежались. Адхам рассердился, и грубое ругательство сорвалось с его уст. Он нагнулся, чтобы собрать испачканные в грязи овощи. Гнев его не находил выхода, и Адхам в отчаянии прокричал в сторону Большого Дома: «Почему наказание твое как огонь, не знающий жалости? Почему тебе гордость дороже твоих потомков? Как ты можешь наслаждаться жизнью в богатстве, зная, что нас топчут ногами, как насекомых? О могущественный, есть ли в твоем Большом Доме место прощению и великодушию?!» С этими словами он взялся за ручки тележки и стал толкать ее прочь с проклятой улицы. Вдруг он услышал, как кто-то усмехнулся: «Почем огурчики, старина?» — и увидел перед собой Идриса».
Внезапно повествование поэта заглушил истошный женский крик: «Люди добрые, мальчик пропал!»
60
Время шло. Друзья проводили его в беседах, Ясмина же — в терзаниях. Хусейн захотел посмотреть, что делается на улице, но Карим запретил, ведь его могли заметить и что-то заподозрить. Заки спросил, ворвались ли они в дом Рифаа? И Рифаа ответил, что ничего не слышно, кроме игры ребаба и криков ребятни. Квартал жил обычной жизнью, и ничего не предвещало того преступления, которое замышлялось. В голове у Ясмины роилось столько мыслей, что она боялась: глаза выдадут ее. Как ей хотелось, чтобы эта пытка побыстрее закончилась, все равно как и все равно чем. Она хотела напиться, чтобы все происходящее вокруг стало ей безразлично. «Я не первая женщина в жизни Баюми, — подумала она, — и не последняя. Около мусорных отбросов всегда полно бродячих собак». Пусть только эти мучения закончатся. Становилось все тише. Прекратились крики мальчишек, с улиц исчезли торговцы. Только ребаб продолжал играть. Внезапно ее охватила ненависть к этим людям за то, что они так ее мучили.