Дети оружия
Шрифт:
— Как убить? — Киря опешил. — Рехнулась с перепугу, Йолька? Да она ж неубиваемая! Ты слыхала, как вчера по ней палили да из скольких стволов? А того прежде, думаешь, Леван с охранниками, они что? Просто так сдались? Я Левана знаю, он парень боевой, если его так разобрало, значит, была причина!
— Сам ты рехнулся, — мрачно отрезала Йоля. — Я эту тварь убью, и ты мне помогать станешь. А не хочешь, так я сама, но уж тогда тебя больше знать не хочу. Оставайся здесь гнить.
— Так она же, тварь эта…
— Тварь всегда убить можно. Сперва ты должен страх победить, а после и с тварью управимся. Бинтуй свои поршни да полезай в
Йоля, пыхтя, вкатила тележку с Кирей в фабричный двор, и дядька указал на мертвеца:
— Вон тот, с разбитой тыквой, видишь? Бурят, у рабов старший был. Переверни его.
Йоля, морщась и стараясь не глядеть на развороченный затылок, пошевелила труп. Оказалось, что Бурят застрелился — сунул ствол карабина под челюсть и спустил курок, потому и рана такая. В его карманах были связка ключей и горсть патронов. Ключи Йоля повертела в руках и вопросительно глянула на Кирю.
— Это от цепей рабских, — пояснил он. — Бурят со своих кандалы снял, а ключи зачем-то себе оставил. Дай-ка карабин.
С оружием Киря почувствовал себя увереннее. Осмотрел трофей, зарядил и уже более бодрым голосом спросил:
— А теперь чего?
— А теперь ты мне поможешь печку в цеху раскочегарить. Там дрова сложены, совсем рядом, так что мне только пары развести, дальше уже проще пойдет.
Страх объявился, как и прошлой ночью, когда окончательно стемнело. Он пришел с шорохом и ветром, проникшим сквозь громадную дыру в кровле. Звезды, холодно светившиеся в небе, померкли, их заслонила черная тень твари. Йоля не слышала шороха крыльев и не ощутила поднятого ими ветра. Она стояла, широко расставив ноги и сжимая дробовик, перед раскаленной печью. По лицу и фигуре гуляли красные отблески пламени, над головой булькала и шипела в котле расплавленная смесь.
Когда сквозь разломанную крышу в цех заглянули два красноватых светящихся глаза, Йоля вскинула ствол и выстрелила. Тварь издала скрежещущий возглас и стала протискиваться в дыру. Йоля не трогалась с места и, старательно сдерживая дрожь пальцев, перезаряжала дробовик. Второй выстрел настиг тварь в падении. Она тяжело плюхнулась на пол, во все стороны полетели обломки задетых ею верстаков и ящиков. Йоля снова зарядила дробовик. Тварь двинулась к ней — черная, сливающаяся с тенью. Будто ночь проникла в цех и теперь направлялась к печи, чтобы задушить красные огни, дрожащие в топке.
Ночной хищник оставался бесформенным силуэтом, Йоля не могла разглядеть ни когтистых лап, ни сложенных крыльев, только покачивающийся сгусток мрака ростом втрое больше, чем она. Девушка выстрелила, целясь в громадные красные глаза. Тварь словно не заметила, все так же неторопливо надвигалась, под ее невидимыми в темноте лапищами хрустели обломки.
Вот красные бельма нависли над Йолей, в лицо пахнуло зловонием. Теперь из мрака проступила громадная пасть, усаженная длинными, острыми, как иглы, зубами, все красное, колеблющееся — на морде чудища играли отблески огня, бушующего в топке. Подступающая к девушке тварь словно вылуплялась из темноты, она обретала очертания, вступая в полосу тусклого света, расходящуюся от печи. Страх не спешил — перед ним была добыча, которой не уйти.
Йоля швырнула в пасть разряженный дробовик и, закричав: «Давай, дядька!» — откинулась назад, падая спиной в темноту. Свалилась в тележку, от этого толчка тележка пришла в движение
Йолина тележка ударилась в груду бочонков и встала, девушка поднялась и выстрелила из обоих стволов «шершня» в бесформенную дымящуюся массу, копошащуюся под обломками печи. Тварь вскинула голову, по которой стекали потоки чензира; котел, гремя, покатился по полу, выплескивая раскаленную смесь. Чудище слепо вломилось в остатки печи, топча рассыпавшиеся угли, ударилось в стену так, что гул пошел по всему цеху. Кусок стены исчез — тварь снесла его и устремилась в ночь; липкая жирная масса стекала с нее, шипела в раскаленных углях, источала смрадный дым…
Йоля обошла лужу дымящегося чензира, разглядела у стены Кирю.
— Ну что, дядька, живой?
Тот попытался ответить, но не смог выговорить ни слова, только зубы стучали.
— Живой, значит. Куда карабин-то дел? А то у меня ничего больше не осталось.
— Т-там уронил… — выдавил из себя Киря и проводил взглядом Йолю, которая пробиралась вдоль стены по обломкам разрушенной печи между лужами горячего чензира.
Она подобрала карабин, деловито вытерла ствол рукавом и направилась к пролому, оставленному чудищем.
— Стой! Куда? — К Кире мигом вернулся голос. — А как же я? Не ходи! Хоть до утра погоди!
С рассветом Йоля отправилась по черному следу разлившегося «чензира для бедных». Сперва шла вдоль широкой полосы вязкой грязи, потом сплошной слой сменился россыпью плоских круглых «блинов», в которых отпечатались когтистые лапы — страх пытался взлететь. В трех десятках шагов — новые следы в россыпи высыхающих черных лепешек. Тварь сумела убраться достаточно далеко, и Йоля уже стала размышлять, что гнало ее прочь. Страх боялся? Такой большой и сильный хищник… Он не должен тр у сить в схватке с маленькими и слабыми противниками.
Когда Йоля приблизилась на полсотни шагов, тварь попыталась встать из топкой лужи, липкие жгуты засыхающего чензира потянулись за ней, истончаясь. Тварь снова рухнула. Йоля остановилась и подняла карабин. При свете восходящего солнца ночной страх не пугал до дрожи, но зверь выглядел жутко — концы распростертых крыльев разделяло не меньше сорока шагов; длинный хвост, слегка сплющенный с боков, гибкая шея. Все тело было покрыто панцирными пластинками. И голову, размером почти с Йолю, тоже защищала броня из плотно прилегающих костяных наростов. Глаза больше не светились, сейчас их прикрыла мутно-белая пленка. Йоля старательно прицелилась и выстрелила в глаз. Ничего не произошло. Дымчато-серая пластинка, закрывающая глазницу, оказалась достаточно прочной, чтобы отразить выпущенную с небольшого расстояния пулю. Тварь вскинула было башку, но подсыхающий чензир держал крепко.