Дети сумерек
Шрифт:
Жабиху сознательно обошли.
— Карманы в шмотках тоже выворачиваем, — предложила Галя.
На одеяле выросла куча верхней одежды с вывернутыми карманами. Пока нашли одну сотенную купюру, но с другой серией. Нетронутыми оставались лишь вещи Аркадии Шульц.
— Я не брала, ну что же вы, кхе… я честно, я кхе… не брала… — как заведённая, повторяла она, нелепо заламывая руки.
В дверь спальни постучали, затем попытались надавить со стороны коридора. Вздрогнули все, а истеричная Гунька даже лязгнула зубами и прикусила язык.
— Гусыня, погляди! — шёпотом приказала Соля. — Если что, скажи — уборку
— Ну что вы, что вы… — скрипела Жабиха. Бабичева высунула наружу голову, а затем протиснулась в щель целиком.
— Меня ваши дамские тайны не волнуют, — послышался из коридора раздражённый голос дежурной сестры. — Гунеевой передайте — врач вызывает.
— Эй, Гунька, тебя на процедурку, — повернулась Бабичева.
Несколько мгновений дверь оставалась открытой, снаружи равнодушно постукивала карандашом медсестра.
Жабихе представилась последняя возможность сбежать, но она ею не воспользовалось. Аркадию Шульц точно парализовало. Именно так её всегда обездвиживала неприязнь окружающих, но неприязнь — ещё не самое страшное. Когда её переводили в школу, известную как «парковый интернат», Аркадия заранее готовилась к новым лишениям. Она ожидала встретить привычное презрение, щипки и обидные прозвища, хотя втайне надеялась, что в старшем классе станет полегче. Зачем задевать ту, которая не конкурент во всех смыслах? Уродина, двоечница, да ещё болячки всякие.
Однако в парке Победы с ней с первых же дней стали происходить уж совсем несусветные вещи. В январе, после праздников, когда многих забирали домой, было ещё ничего, но уже в феврале все словно сорвались с цепи. Аркадию дважды поколотили, правда, несильно, обычные разборки в столовой. Затем на неё подняла руку воспитательница одного из младших классов. Аркадии пришлось улепётывать от летящих предметов по коридору, но в чём была её вина, она так и не поняла. Она всего лишь ненадолго зашла в игровую комнату и ничего там не трогала.
Чтобы меньше торчать на виду, Шульц облюбовывала себе уголки в укромных местах — в нижнем круглом вестибюле, за высокой мраморной вазой, за портьерой, у окна второго этажа, за старыми стеллажами в библиотеке. Там она читала или писала дневник. Дневник могли отобрать соседки по спальне, его следовало прятать. В результате Аркадия невольно стала свидетельницей десятка жестоких стычек с применением острых шариковых ручек, скакалок, шпилек и каблуков.
В марте стало ещё хуже. Аркадия даже хотела пожаловаться директору, но резонно опасалась накликать на себя беду. Воспитательницы и учителя пили в своём туалете вино, закусывали чипсами, попкорном и ругались матом. Потом они курили и расходились по классам. Сестра-хозяйка недели три назад пришла пьяная и уснула прямо в спальне третьего класса, и никто не посмел её разбудить. Четыре девочки из пятого сбежали, их вернули, но они сбежали снова. Одна девочка из седьмого порезала себе вены, её увезли в больницу. В самом начале апреля исчезли ещё три девочки из разных классов, но никто не забил тревогу. Взрослым как будто стало всё равно. За прошлую неделю в классе трижды отменяли уроки, не приходили учительницы. Девчонки шептались, что Инесса, добрая и любимая воспитательница из младших классов, повесилась в субботу, поэтому две младшие группы вообще остались без присмотра. После того как Аркадия, пробираясь ночью к туалету, засекла директора, снимающего колготки с ночной дежурной сестры, она окончательно уверилась, что в интернате все посходили с ума. Отсюда следовало бежать, но бежать ей было некуда.
И сейчас ей некуда было бежать…
— Ну, давай, Жабиха, твоя очередь!
— Давайте сами посмотрим?
— Не трогайте её барахло.
— Ага, заразиться хочешь, и вонять, как она?
В простынях, в тумбочке, в шкафу, обнаружились три сложенные десятки и горстка мелочи. Косая и Муха не поленились и проверили лично. Спальня теперь выглядела как подпольная квартира после жандармского обыска. Восьмиклассницы озадаченно поглядывали на свою предводительницу.
— Она снаружи где-то спрятала.
— Верняк, снаружи! В библиотеке, в дымоход могла сунуть…
— Она вечно в игровой у мелких крутится…
— Я ничего не брала, — Аркадия изо всех сил старалась не кашлять, но почему-то, когда она психовала, то кашляла ещё сильнее.
— Раздевайся, — приказала Сольвейг. Одиннадцать человек затихли.
— Обана! — криво усмехнулась Надя Гидай.
Роза в десятый раз обтёрла потные ладони. Толстая Бабичева облизнулась. У неё внутри вдруг что-то ёкнуло и сладко заструилось вниз. Так случалось с ней уже несколько раз, когда в бане девчонки начинали брызгаться, в шутку драться и проверять, у кого больше выросла грудь.
— Ты… ты что? — Аркадия прикладывала бешеные усилия, чтобы не заплакать. — Ты… кхе… ты дура, что ли?
— За «дуру» ответишь, — пухлые губы Соли скривились. — Эй, народ как скажете, надо проверить до конца?
— Надо! Верняк! Точно, в трусы засунула! — Вокруг Жабихи сжималось кольцо. Она озиралась, как загнанный зверёк, мёртвой хваткой вцепившись в брючный ремень.
— А ну снимай сама, иначе поможем!
— Не буду, отстаньте! — вдруг взвизгнула она и даже не закашлялась.
Девчонки засмеялись.
— Что, бабоньки, поможем ей раздеться? — потянулась на постели Роза.
— Отстаньте от меня, вы — садистки!
Они бросились разом, без команды. Соля даже удивилась, как это так. Гидай и Муха обычно тормознутые, а сейчас их не пришлось подгонять. Впрочем, секунду спустя она уже забыла о своём неформальном лидерстве, в животе скрутило, стало весело и легко. Соля ринулась в схватку.
Жабиха сопротивлялась отчаянно, но не кричала. Наверное, она стеснялась кричать, как стеснялась всего, что делала. С неё содрали джинсы вместе с трусами, и только потом верхнюю часть одежды. На пляжном одеяле образовалась куча мала, Жабиху придавили, она поймала ртом чью-то руку и укусила. Укусила не как обычно, а вцепилась бульдожьей хваткой. Уже во рту у неё сделалось кисло, уже благим матом орала толстая Бабичева, сунувшаяся полапать воровке грудь, а Аркадия всё не разжимала зубов.
— Да заткните же ей пасть! — зарычала Роза, распихивая подруг, прижимавших Жабиху к полу. Непонятно было, кому именно предполагалось заткнуть пасть, но Галя Косая поняла по-своему и, распрямившись, ударила Жабиху ногой в бок.
Та, задыхаясь, выпустила прокушенное плечо Ольги.
— Гусыня, врежь ей! — подпрыгивала Муха. Бабичева врезала, потом ещё раз. У Жабихи из носа хлынула кровь. Она застонала, ухитрилась вырвать левую ногу и угодила громадине Кристоферсон в глаз.
— Ты чего не держишь?