Дети войны. Чёрная быль
Шрифт:
– Пасипа, Кристин! Порщ карашо! Гут порщ!
Кристине дают тушенку, а мне шоколад. Кристина каждый день убирает их комнату, и я могу войти и посмотреть. Там всё аккуратно разложено. На этажерке фотографии двух женщин: наверное, их жены. В шкафу висят мундиры с красивыми нашивками и приятно пахнут.
Когда Курт или Ганс выезжают на грузовике в город, то приглашают сельчан. Подсаживая их в кузов, приветливо смеются. Из города сельчане возвращаются к концу дня на том же грузовике. Курт помогает им высаживаться из кузова, весело подхватывая их руками. На следующий день женщины приносят им сметану и молоко. Курт
В саду, под старой грушей-дичкой, стоит деревянный стол. Дедушка на нём готовит себе табак для трубки. Я стою рядом и наблюдаю.
Вначале дедушка укладывает подсушенные листочки табака в горку, потом мелко нарезает их и сгребает со стола в туесок из бересты. Затем нарезает мелко корешки и тоже высыпает в туесок.
К столу подошли Курт и Ганс, с интересом смотрят, как дедушка готовит табак. Дедушка им что-то сказал по-немецки, и Ганс пошел к дому, смеясь и громко удивляясь. Через минуту он вернулся с немецкой газетой в руке и протянул дедушке. Дедушка оторвал от газеты квадратик, не спеша разгладил, насыпал в него щепотку табака. Зажимая пальцами, завернул в трубочку. Весело усмехнувшись, протянул самокрутку Гансу, произнеся при этом:
– Битте!
Ганс осторожно взял самокрутку и затянулся. Вдруг глаза его закатились, он громко закашлялся и вернул самокрутку дедушке, замахал руками. Дедушка, весело щурясь, затянулся, выпуская дым прямо на Ганса. Кашляя и вытирая слёзы, Ганс что-то воскликнул на немецком Курту. Оба стали громко хохотать, глядя на дедушку.
– Тебе, чертов немец, не понять, что такое настоящий табак, – сказал дедушка.
Пришла пора убирать урожай. Вышли в поле всем селом, чтобы успеть к дождям. К нам заехали Ганна Сушкевич с Марысей. Ганна ловко управляла лошадьми. Въехав во двор, привязала поводья к забору и вошла в дом.
– Мы с Марысей едем на уборку, решили по пути свернуть к вам. Может, поедете с нами, Кристина?
Увидев мою радость, она сказала:
– Бронека можем взять с собой, Марыся посидит с ним.
На поле уже вовсю шла уборка. Неожиданно на своих огромных телегах, запряженных бельгийскими тяжеловозами, приехали немецкие солдаты. С ними были Курт и староста Сушкевич.
Солдаты свозили снопы на ток, к молотилке. Потом вместе с сельчанами работали на току. Вечером тут же устроили танцы под гармошку.
Вскоре Курт и Ганс со своими солдатами закончили работы на шляху. Вывезли всю брошенную технику на станцию, разминировали поле. Уезжали из села совсем рано, но во дворах уже собрались люди. Курт и Ганс вышли из машины и, сняв пилотки, молча смотрели на собравшихся людей. Сельчане, среди которых был и староста с женой и дочерью, тоже молча смотрели на чужих солдат и не расходились, пока машины не скрылись за селом.
Нам Курт и Ганс оставили патефон и одну пластинку. На конверте пластинки была надпись: «Спасип Кристин!»
Кристина достаёт из конверта пластинку, заводит ручкой патефон. Слова непонятные, да мне это и не нужно. Звучит песня, от которой мне грустно и почему-то хочется плакать. Эту песню всегда слушали Курт и Ганс. Пластинка перестаёт вращаться, и я прошу Кристину ещё послушать.
– Нет, Бронек, эту песню ты должен забыть. Нельзя нам её слушать. Её слушали немцы, а нам нельзя. Соседи услышат – и тогда… – в это время в сенях раздался
– Услышала, патефон играет – дай, думаю, забегу, послушаю, – она обвела комнату любопытным взглядом, поклонилась дедушке.
– Да вот, испортился. Видно, я пружину перекрутила, – хмурясь, сказала Кристина и предложила Марысе:
– Давай, я тебя лучше варениками угощу.
– Ой, спасибочки, люблю вареники, давно не ела.
Кристина посмотрела на меня и ласково сказала:
– А ты, Бронек, иди погуляй во дворе – тебя я уже покормила.
Я выбежал во двор, так и не поев вареников, приготовленных Кристиной для нас с дедушкой.
«Вот зараза Марыся-крыса. Приперлась! Гадина! Кто её звал!» – думал я.
На какие только уловки не пускалась она, чтобы прийти в дом к тем, кто её не приглашал.
– Назойливая, как муха навозная. Всё разнюхивает, везде свой нос суёт. От неё всего можно ожидать! – сказала в сердцах Кристина, подойдя к дедушке, когда за Ковальской закрылась дверь.
– От неё, кроме подлости, ждать нечего. Не забывай об этом, дочка, – нахмурился дедушка.
– Я знаю, отец. Когда Красная армия отступала, эти, в синих фуражках, у всех забирали последнее, а у неё ничего не тронули, почему?
Не задумываясь, дедушка ответил:
– Потому, что она одна из них.
Дедушка
Из рассказов тёти Кристины складывалась жизнь моего дедушки – Станислава Сигизмундовича Стаховского. Сколько лет прошло, сколько событий свершилось, а я помню его, словно он живой и рядом. На моём рабочем столе – большая фотография. На ней запечатлена артель, где изготавливались деревянные колёса для телег – без единого гвоздя. Прямо в лесу, среди вековых дубов, сосен и берёз, до смешного примитивный станок, сработанный исключительно из дерева – основное орудие производства. Поразительно простое устройство, а возле него – такие же простые люди, совершенные в своём мастерстве, делающие колёса для телег без единого гвоздя. Для меня эта артель – эталон фирмы с человеческим лицом. Уже тогда, в то далёкое время, артель моего дедушки обладала репутацией добротного и надёжного производства, в отличие от фирм «сегодняшнего разлива», напоминающих «брошенных невест у разбитого корыта».
Станислав Стаховский организовал эту артель со своими братьями ещё при царе Николае, в начале двадцатого века. Шли годы, менялась власть, но колёса для телег нужны были всегда и всем.
Когда легендарный польский генерал Станислав Булак-Балахович организовал концессию по разработке польских лесных угодий, преобразовывая их в цивилизованные лесные хозяйства там, в Беловежской пуще, колёса Станислава Стаховского очень были нужны. Генерал Булак-Балахович высоко ценил мастерство дедушки и даже выхлопотал у польского правительства для него должность лесничего. Однако дедушке не довелось воспользоваться своей должностью, в те времена очень престижной и высокооплачиваемой. Красная армия оккупировала польские земли, и советская власть отправила Станислава Стаховского в Сибирь: в Сибири тоже нужны были колёса для телег.
Конец ознакомительного фрагмента.