Детка, это не я
Шрифт:
«Надеюсь, я не влюблюсь в тебя,
Потому что влюблённость приносит мне лишь грусть».
Я пел с закрытыми глазами, исчезая из внешнего мира ненадолго, мои пальцы танцевали на струнах. Я нахер абстрагировался от всего, только лишь для того, чтобы увидеть Джейн Доу с робкой улыбкой, смотрящую на меня. От представленного, в груди появилось жжения, я открыл свои глаза и, твою мать… Она была здесь на диване справа от меня: колени согнуты, руки обёрнуты вокруг её длинных, идеальных ножек-стебельков,
Я сразу же перестал играть, пальцы замерли на струнах, я был не в силах отвести от неё глаз. А она просто смотрела, лёгкий румянец заиграл на её впавших щёчках.
Наклонившись вперёд и держа в руках Фендер, я повернулся, чтобы отпустить гитару. Но когда я был на полпути, чтобы поставить гитару на её место, звук её глубокого вздоха заставил меня обернутся к ней. Она медленно раскрыла эти пышные, розовые губы, кончик её влажного язычка выглянул, и она прошептала:
— Снова.
Я клянусь, моё сердце пропустило херов удар.
Она заговорила.
Наклонившись вперёд, я дёрнул подбородком, прося её повторить.
Румянец покрыл всё её лицо, она сглотнула, немного поелозив на месте, длинные черные ресницы заколыхались как чёртовые крылышки бабочек.
— Снова… пожалуйста, сыграй это снова. Я наслаждаюсь, слушая твой голос.
Откуда, чёрт возьми, был этот акцент?
Её носик сморщился пуговкой, и я знал, что за этим последует. Бл*дь! И так оно и было, крошечные подёргивания выдали её нервозность. Я не мог отвернуться. Господи, я не отводил от неё глаз и удерживал её взгляд, взял гитару, сделал глубокий вдох, обдумал слова и начал оттуда, где остановился.
«…Я все же надеюсь, что вовсе в тебя не влюблён…»
«…Я вижу, что ты также одинока,
Как и я, и уже довольно поздно,
Ты бы хотела, чтобы кто-нибудь составил тебе компанию…»
Слёзы заблестели в её глазах, пока я пел каждую строчку, а радостная улыбка тронула её губы. Бл*дь. Я буду петь ей «Over the rainbow» [16] сопрано, [17] если она только пожелает.
16
Over the Rainbow —классическая песня-баллада на музыку Гарольда Арлена и слова Эдгара Харбурга. Написанная специально для мюзикла 1939 года «Волшебник страны Оз».
17
Сопрано — самый высокий из мужских оперных голосов.
Прочистив горло, я спел последние слова из песни:
«…И мне кажется, я уже в тебя влюблён…»
Я позволил последней ноте застыть в воздухе, наше дыхание было единственным иным звуком, пока вибрация от струн не была поглощена тишиной.
Я смотрел на неё.
Она смотрела на меня.
Напряжение росло.
Наклонившись в сторону и поставив гитару около себя, я ещё раз затянулся и покончил с сигаретой, погасил и оставил ее на столе. Она смотрела, носик пуговкой дергался, а её язык облизал эти чёртовы пухлые губы.
Бог ты мой.
Я медленно изменил своё положение, пытаясь спрятать свой возбуждённый член.
«Ты в порядке, детка?» — показал жестами я, но её лоб нахмурился, и она покачала головой.
Дерьмо!
Наклонившись вперёд, я опустил свою голову на руки и потер её от сильного напряжение. Я могу это сделать. Я смогу снова с ней поговорить. Закрыв глаза, я старался сфокусироваться на моём горле, пытаясь ослабить тиски. Напоминая себе, что уже когда-то с ней разговаривал. И я, бл*дь, смогу сделать это снова.
По крайней мере, мне так казалось. Но питон не хотел отпускать, и я был близок к тому, что бы превратиться в обозлённого безумца. Все эти грёбаные годы я ждала, когда увижу сучку снова и, твою ж мать, я, сука, слово выплюнуть не мог.
Неожиданно, мягкая ладонь легла на мою, подняв свою голову, я увидел, что она улыбнулась и сказала мне:
— Ты разговариваешь с помощью своих рук?
Расстроенно, я кивнул и следил за её реакцией.
— И тебе очень сложно выпустить слова из себя? — она сжала своё горло руками, как будто пытаясь понять, почему так.
Я снова кивнул.
Её голубые глаза заметались между полом и мной, а потом она сказала:
— Ты уже когда-то смог со мной заговорить, разве не так? Пожалуйста, попробуй снова. Я буду очень рада услышать твой голос.
Я того же, нах**, хотел бы этого.
Когда я посмотрел в её волчьи глаза, то снова начал пытаться расслабить голосовые связки, моя нога задёргалась от нервов, глаза начали метаться, когда я попробовал поиграть словами на кончике своего языка, и с глубоким выдохом, мне удалось вытащить из себя:
— Т-ты с-с-слышала м-музыку р-раньше?
Подарив мне широкую, воодушевлённую улыбку, она опустила глаза к полу, весь её вид показывал застенчивость.
— Да… только однажды.
Мои, бл*дь, ладони вспотели, и я вытер их о джинсы. Её голос был такой же тонкий, как и она сама, но это был самый чертовски сладкий голос из всех, что я слышал… и слишком долго ждал. Пятнадцать грёбаных лет ожидания, чтобы услышать чёртов голос опять, и судя по всему, она также желала услышать мой.
— У т-тебя е-есть им-мя?
Она замерла, глаза распахнулись, а дыхание стало, черт побери, порывистым, и сильный страх начал сковывать её.
— Не об-бижу т-тебя, п-помнишь? С-скажи мне с-своё им-мя, д-детка, — я свободно вздохнул, ведь мои слова стали чётче. Это была она — мой номер три.
Моё чёртово чудо.
— Саломея, — произнесла она почти неслышно.
Я наклонился вперёд, чтобы, мать вашу, услышать, что она сказала.
— Ч-что?
— Саломея, — опять быстро протараторила она, громко сглотнув и смотря в сторону выхода, потом опять на меня и на выход.