Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Пораскинув мозгами, составила мысленный список: что следует сделать в первую очередь, и оправилась к Людмиле Семеновне узнать, какое имущество положено нашему отряду. Оказалось – немало. Мебель для отрядной – перенести со склада. Постельные принадлежности – получить у кастелянши. Школьные формы – забрать из химчистки. Можно на автобусе. Но как успеть все это сделать?
А так. Ну, как все… Ещё есть вопросы?
Ладно. Начнём с отрядной – хоть будет, куда вещи складывать. Воспитательница второго отряда мудро посоветовала:
– Сначала в дверь замочек врежьте. А то ведь всё растащат.
К
Последнее – едва ли не самое ценное его свойство. От кастелянши зависело многое: по собственному усмотрению она выдавала одежду из бэ-у, лоскут, нитки, пуговицы и прочую галантерею. Кастелянше все без исключения воспитатели дружелюбно улыбались. А заодно – и её мужу.
Осмотрев внимательно дверь, он осторожно потрогал косяк и покачал головой.
– Высадят в момент. Точняк.
«Спокойняк, – сказала я себе, – будем уговаривать».
Однако, на радость, уговаривать и не пришлось. Мастер не ломался, а просто «добросовестничал».
– Насадочку бы металлическую. Иначе… дохлый номер, ясно? Высадят в момент.
– Но может, на первое время хотя бы, как-нибудь без насадочки?
– Ну, как знаете, только и без гарантии.
– Да ни боже мой! – радостно вскричала я. – Какие гарантии?
На том и сговорились.
Школьные формы из подвала на пятый этаж перетаскала довольно резво. Но с мебелью начались трудности. Складские помещения находились в другом крыле. Там – стулья, полки, столы. Перенести всё это за один день – работа для дюжины титанов. А ещё есть гора матрацев, подушек, одеял…
Дети начнут прибывать завтра, для каждого должны быть готовы постель в спальне и рабочее место в отрядной.
…Когда, с горем пополам, первый ворох отрядного скарба был перетащен в ближайшую спальню на мальчишечьем этаже, мои любезные птенчики, ни словачка не говоря, по заведенному здесь в допотопные времена обычаю, шустро вскочили с постелей и ветром вымелись вон. Однако – всё же не все. Один остался. Явно не из моего отряда, уж слишком взрослый. Возлежит в куртке и грязнущих кедах – конечно же, на покрывале!
Однако грамотный – в руках книга. Интересуюсь:
– Что читаем?
– Сказочку.
И опять погрузился в чтение – ноль внимания на мою воспитательскую персону.
Заглядываю – Эмма Мошковская, «Цыпленок шёл в Кудкудаки».
По спокойному взгляду, нагловатому и демонстративно незаинтересованному, поняла – это бывший!
Так вот они какие – бывшие воспитанники!
Ладно.
Пока застилала свободные постели, он продолжал возлежать бессловесно. Но стоило мне взяться за веник, чтобы выгрести горы окурков, арбузные корки и прочий столетней давности мусор, бывший выразил активное недовольство:
– Пылить обязательно? – недовольно сказал он. – Апчччхи!
Столь галантные манеры надо чтить. Ведь местный стиль – «пошла вон!»…
Стараюсь. Выгонять бесполезно. Так сурово смотрит, того и гляди, саму за дверь (а то и дальше) пошлёт. По всему видно – бывшие здесь полноправные хозяева. Держат в страхе весь местный мирок.
…Работа хоть и медленно, но всё же продвигалась. И вот, в конец измочаленная, я кое-как заползла на пятый этаж – надо проверить дамские спальни.
В
К ним присоединились трое бывших.
Ещё когда поднималась по лестнице, услышала вопль:
– Пинцет! Воспиталка! – И ленивый ответ:
– Да фиг с ней.
Подхожу к ним, здороваюсь с новенькими. Потянуло сигаретным дымком.
– Садись, Оль. Посиди с нами, убегалась с утра? – проявляет заботу одна из бывших, весьма развязно и снисходительно – так они обычно и разговаривали со взрослыми обитателями дома.
Однако я до того устала, что просто не в силах парировать столь беспардонную выходку. Тяжело усаживаюсь рядом, молчу.
– Мы тут чуток дымнём, – говорит как бы между прочим, вяло и лениво, другая бывшая. – Ты как?
Она протягивает мне открытую пачку «БТ».
– Категорически против. И тебе не советую здоровье портить, – вяло морализаторствую я, понимая, однако, полную бессмыслицу сего занятия.
– Как скажешь. Забычкуем, – неожиданно сговорчиво соглашается она. – А говорили – нормальная… Ладно. Меня Юлькой зовут. Ну, как?
– Замечательно, – отвечаю я.
Уже позднее, знакомясь с личными делами своих воспитанников, я заглянула и в документы бывших. Юля Самохина была шестым ребенком в семье. У матери – так правильнее. Отцы появлялись и исчезали, увеличивая количество детей в доме и, естественно, проблем. Принеся шестого из роддома и не обнаружив там отца ребенка, покинутая в очередной раз легкомысленным сожителем несчастная женщина спеленала малютку потуже, обернув сверху куском старых обоев, и засунула живой сверток в мусоропровод. А чтобы ребенок не кричал, напоила его через соску молочной смесью напополам с водкой.
Утром окоченевшее тельце обнаружили среди бумаг, мусора и пищевых отходов дворник и мусорщик. Ребенка отвезли в больницу, оттуда сразу же отправили в Дом ребенка – ребенок чудесным образом оказался жив.
Мать лишили родительских прав по отношению к Юле, и это её вполне устроило. Никакого наказания она не понесла.
Странно, дико, непонятно – почему не судили?
Этим вопросом я не раз задавалась, работая в детдомовской системе. Поразительное спокойствие хранили органы правосудия, когда дело касалось незащищенных маленьких граждан и их матерей-злодеек. Никто не бил в тревожный колокол, никто не возмущался разнузданным попранием прав маленького человечка, вина которого была только в том, что он рожден нерадивой мамой.
Его дальнейшая судьба была вполне предсказуема.
Но об этом – потом.
Замечу лишь, что во времена Макаренко маму-девочку, удушившую новорожденного, приговорили к восьми годам тюрьмы, наши же юристы мне так говорили: «Если ввести наказание за «халатное отношение» (!) к ребенку, которого мать не желает или не может воспитывать, то это приведет к росту криминальных абортов».
На мой взгляд – чушь какая-то, а не объяснение. А может… просто кому-то нужны массы бесхозных детей? Ведь это… «живой товар»?!