Детский сад
Шрифт:
На мгновение Милена задержала весь поток роз на весу. Цветы зависли там, где в данный момент находились, — среди гор, в тюрьмах, на ветвях деревьев или же просто в воздухе. После чего она разом все стерла.
— Двадцать два миллиарда! — закричала она, крутясь в своем кресле. — Больше, чем душ у Консенсуса!
«Дополнительные цветы — это для тех, кто не считан. Детям».
Херувимы шалели от восторга. Они пригодились.Преданным, куртуазным Дон-Кихотом сплотился
Однако тут, в мире, где обосновалась теперь Милена, царили темнота и спокойствие. Где-то за перегородкой, в недрах Пузыря грузно колыхалась желейная масса — вроде той карты Вселенной, что размечали Ангелы. Сквозь массу дымными волокнами тянулись культуры вирусов. Здесь, в недоступном для пыли и загрязнения космическом карантине, из плоти Пузыря произрастали коды поведения и памяти.
В саду вирусов Милене удалось подыскать и лунку под «Комедию». За ней сейчас присматривал Майк Стоун.
РОЗА ПАМЯТИ СТАЛА ОДНОВРЕМЕННО и розой замешательства. Она теперь росла повсюду. Пузырь, потакая своей невольной слабости, как будто сошел с ума. На следующий день rosa mundiцветок к цветку уже топорщилась по всем стенам. Бутоны ковром покрывали пол и потолок. Они же плавали и в вазе из кости, которую «Христов Воин» соорудил из себя самого.
Напротив Милены за завтраком сидел, ссутулясь, Майк Стоун. Лицо у него румянилось от любви. Вообще любовь придавала ему глуповатый вид.
— Тебе нравится «Моби Дик»? — спросил он.
По их искусственному распорядку дня стояло раннее утро. Милена спросонья не сразу нашлась, как отреагировать на вопрос. Поэтому ответила просто и односложно:
— Нет.
— А вот я нашел описание китобойного промысла очень даже интересным, — сказал он. — С инженерной точки зрения.
— Ты считаешь, если я попрошу Криса сделать для меня белого кита, он перестанет выращивать розы?
— Думаю, из-за этого возникли бы проблемы с вместимостью корабля, — что-то сосредоточенно прикинув, ответил Майк Стоун, судя по всему отнесясь к ее идее совершенно серьезно.
Последовало длительное объяснение насчет протеиновых потолков. Пузырь питался аминокислотами из специальных емкостей, а энергию черпал от солнечных батарей. Милена слушала и кушала. Кое-что из этого повествования было для нее внове и выходило за пределы ее вирусов, так что если относиться к словесам Майка как к непринужденной утренней беседе, то выходило даже интересно. С Майком Стоуном ее сближала любовь к деталям.
Стоун был квалифицированным вирусологом. Он указывал «Христову Воину», какие вирусы нужно использовать в той или иной ситуации; он же контролировал и направлял мутации соответствующих ДНК. Стоун управлял Пузырем на орбите, регулируя его сон. Он чувствовал, как тот шевелится и вздыхает, реагируя на сны, наполовину принадлежащие самому астронавту. В общем, он фактически делал Пузырь живым существом.
— Мы всё делаем вместе, — рассказывал Майк Стоун с взволнованной нежностью. — По воскресеньям мы даже вместе ходим в церковь; я хотел сказать, совершаем богослужения. Он знает, что у него самого души нет, но он молится за мою. Он чувствует, что моя душа — это его душа. И хочет, когда я умру, отправиться в мир иной вместе со мной.
— Ык! — вырвалось у Милены, справлявшейся в данный момент с яичницей. Всасывать ее через соломинку было не очень удобно.
— Когда ты умрешь, он хочет отправиться и с тобой, Милена, — сказал Майк Стоун с видом еще более серьезным и искренним. — И я тоже хочу с тобой отправиться, когда ты умрешь.
«Вот радость-то», — подумала Милена с молчаливым вздохом.
— Я бы тоже стал твоим Христовым Воином, Милена.
«Всю жизнь мечтала».
— Я понимаю, что ты не баптистка-милленаристка и потому проклята, но я молюсь за твою душу, Милена, за все то доброе, что, я знаю, в тебе кроется.
Милена даже призадумалась, завинтив свой тюбик с яичницей.
— Ладно, пойду помою руки, — сказала она, чтобы был какой-то повод сбежать, и поплыла к туалету.
Внутри за дверцей ее ждал еще один розовый букет восхищения, да еще и с запиской.
«Милене, цветы созидающей», —гласила надпись.
Милена застегнула ножные крепления и накинула наплечные ремни, чтобы удерживаться на месте. Наконец — и самое главное — плотно пригнала поясной ремень. Унитаз работал по принципу пылесоса, и потому было абсолютно необходимо обеспечивать герметичность сиденья. Теперь она сидела и раздумывала: «Сколько же мне здесь прятаться? Сколько еще я могу избегать этого типа?»
Можно притвориться, что тебе плохо. Но тут же представилось, как обеспокоенный Майк Стоун с участливым видом тащит в туалет мешки для рвоты. Ладно, после этого можно принять душ, это займет еще с полчаса. Затем сделать вид, что я, скажем, работаю. А потом? Я же фактически заперта здесь наедине с ним!
Просидев в туалете достаточно долго, Милена выплыла наружу. Сразу за дверцей в невесомости плавала черепашка. При виде Милены она, широко раскрыв рот, недружелюбно зашипела. Черепашек в воздухе оказалась целая флотилия, да в придачу еще и два больших серых кролика из детства Майка Стоуна.
Маячивший тут же Майк Стоун, потянувшись, ухватил черепашку сзади.
— Я забыл надеть ей башмачки на подошвах с липучками, — сказал он, извиняясь. Зависнув в невесомости, он смотрел на Милену в ожидании, что она скажет. Не дождался.
— Хочешь, я покажу тебе фотографию моей мамы? — спросил он тогда, все еще держа перед собой черепашку, делающую нетерпеливые плавательные движения.
— Ага, изнываю от нетерпения, — фыркнула Милена.
На лице у Майка все еще держалось подобие улыбки, будто его что-то веселило.
«Чему радуется-то? Или не слышит, каким тоном я с ним разговариваю?»
— Мне очень приятно от мысли, что вы с моей мамой очень похожи, — сказал он.
В воздухе, качнувшись, возникла голограмма матери астронавта. Мать Майка Стоуна была точной копией своего сына, за исключением пучка седых волос. К пучку, перебирая лапками, подобрался кролик и понюхал его — возможно, надеясь, что это окажется пучок салата. Майк Стоун с улыбкой поймал кролика за брюшко.