Шрифт:
Предчувствие
В тот день папа сам забрал меня из школы, которая находилась рядом с нашим домом, только дорогу перейди. Мне было десять лет, я училась в четвертом классе, и сама ходила в школу и обратно. Поэтому удивилась, когда папа забрал меня на перемене после урока математики. Этот день в школе был обычным днем для меня, только какое-то тревожное предчувствие, появившееся утром, настораживало.
Домой шли молча. Папа что-то спрашивал по дороге, но мысли его где-то витали. Он о чем-то думал. Глаза выражали грусть,
Дома и поведение мамы меня насторожило, но в силу своего возраста, я тоже не придала этому значения.
–Мамочка, я сегодня пятерку по математике получила! А Лешка опять меня за косички дергал! А на завтрак давали сырки мои любимые. А еще…
– Дочка, раздевайся, мой руки, садись с папой за стол, обедать будем.
Я хотела что-то возразить, но, встретившись взглядом с мамиными глазами, затихла.
«У, вредные какие! – подумала я. – Ну и ладо!»
Помыв руки и сев за кухонный стол, я нехотя стала ковырять ложкой в тарелке с супом. В детстве я плохо кушала, все дети уже поели, а я все сижу и сижу.
Это я сейчас понимаю, какой борщ варила мама! Мама очень вкусно готовила. Сама, без рецептов. А какие пироги пекла, пальчики оближешь! Я долго старалась, чтобы и у меня такие пирожки получались. Не получились. Научилась только борщ готовить и блинчики печь.
Обед прошел молча и спокойно.
Кое-как, доев картошку с курицей, я пошла в комнату и села за уроки. Но не сразу села за стол, а решила поиграть.
Как и все девочки, любила играть «В доктора». Набор для этой игры мне подарила подружка из дома. Я расстилала тряпочки на диване, клала кукольные подушечки и одеяльца. Укладывала пупсиков и даже большого любимого мишку в эти кроватки и приступала к лечению.
Родители меня не беспокоили. Я заигралась.
Игру прервали мамины слова. Я подумала, что мама отругает меня за несделанные уроки.
– Света, мы с папой хотим тебе кое-что сказать.
Я подняла глаза, такие же кари, как и у мамы.
– Обещай, что не будешь плакать.
Я не понимала маминых слов, и почему я должна плакать? Я молча стояла и ждала. Но предчувствие чего-то, преследующее меня с утра подкатывалось все ближе и ближе.
– Доченька, мы едем в деревню, ты поедешь с нами? – спросила мама.
– Конечно! – Подпрыгнула я от радости. – Конечно, поеду!
Я любила деревню. Все лето проводила у бабушки с дедушкой в родовом папином доме под историческим и живописным городом Угличем.
Деда своего Николая Дмитриевича я помню очень хорошо. А вот Александру Александровну, бабушку, я мало помню. Знаю, что она была кроткой и спокойной женщиной. В молодости блиставшая красотой, а с годами утратившая ее от бесконечных домашних и полевых работ.
Александра Александровна была младше супруга на пять лет, и они очень любили друг друга, об их любви ходила легенда. В молодости дед Николай ходил на свидание к невесте за семьдесят километров пешком! В звании лейтенанта он служил в армии в городе Ростове Ярославской области. Когда ему выпали увольнительные, он полтора суток потратил на дорогу до деревни Коприно, чтобы повидаться с Шурочкой, как он ее называл, а утром отправился назад в часть пешком. Может, его и подвозил кто-нибудь, но мне об этом не известно.
Бабушка была большой рукодельницей и мастерицей по шитью и вязанию. У меня сохранились ее кружевные коврики, платочки и покрывала. А уж, какой певуньей она была, заслушаешься! И очень любила меня, свою единственную внучку.
Помниться случай в деревне. Я еще в школе не училась. Деревня стояла на опушке леса, а впереди за полем возвышалась большая деревня Леонтьево с фермой и скотным двором. За молоком туда ходили. Часто коров с фермы выгоняли пастись мимо нашей деревни, и коровьи лепешки тут и там лежали на траве. Вот в такую лепешку, огромную, я и попала. Сижу в ней, плачу, думаю, отругает меня баба. А баба Шура, услышав мой плач, выбежала из дома, аккуратно вытащила меня из навоза и отмыла у теплой печки. Совсем не ругала, переодела в чистое белье и дала молока. Такая вот у меня бабуленька была!
– Ура! Мы едем к бабушке с дедушкой! – еще раз повторила я от окутавшей меня радости.
Мама стояла растерянная от этой моей радости.
– Доченька, обещай, что не будешь плакать.
– Обещаю, обещаю! – кричу я.
– Света, бабушка Шура умерла, – тихо произнесла мама и, отвернувшись, заплакала.
Я не сразу поняла. Папа обнял меня и поцеловал. Родители ушли на кухню. Я осталась в комнате. Подошла к игрушкам, лежащим на диване, присела…и только тут я поняла, что бабушки у меня больше нет, и никогда уже не будет! Я разрыдалась.
Вечером родители собрали небольшие вещи, и мы уехали ночным поездом в деревню на похороны.
Лежа на нижней полке вагона, я долго не могла уснуть.
СЛУЧАЙ НА УРОКЕ ИСТОРИИ
Одна тысяча девятьсот семьдесят девятый год. Москва. Средняя школа номер тридцать пять в Малом Саввинском переулке.
Мы учимся в девятом классе. Класс один, без буквы.
В годы учебы с первого по седьмой класс, классы делились на «А» и «Б». В седьмом же классе «А» и «Б» объединили, и классным руководителем стала Татьяна Алексеевна, учитель алгебры и геометрии.
Татьяну, как ученики называли ее между собой, мы побаивались, но уважали. Он была строгим педагогом и отличным математиком, интересным человеком и красивой женщиной, веселой и с чувством юмора.
До Татьяны Алексеевны, в моем «Б» классе классным руководителем был Александр Борисович Мельников, учитель истории. Вот он, точно, был самым юморным учителем.
На уроке истории я сидела на второй парте в ряду около окна с Мишкой Фельдманом, моим лучшим другом, и мы всегда тихонечко на уроке болтали или переписывались с ним о делах любовных. На что историк реагировал:
– Воркуете, сволочи? Ну, давайте дальше воркуйте!
Мы сразу замолкали. Учитель отходил от нашей парты, а мы, не обращая внимания на его замечание, продолжали болтать.
Слово «воркуйте», настолько мне понравилось, что я написала маленький стишок:
«Сидим мы с Мишкою за партой,
Сидим и молча слушаем урок.
А рядом добрый наш учитель
Стоит, как истинный пророк!
Он говорит о капитале,
А мы не слушаем его.
Мы весь урок уж проболтали,
Совсем не знаем ничего.