Детство Понтия Пилата. Трудный вторник
Шрифт:
Теперь мне стало действительно страшно. Такого страха я еще никогда не испытывал. Ну, разве что, тогда, в Фанской котловине… Я чувствовал, как быстро и холодно у меня каменеют снизу вверх ноги и руки. Когда каменный холод охватил всю спину и подобрался к шее, я в отчаянии зажмурил глаза. Мне показалось, что только таким образом я смогу защитить от окаменения хотя бы голову.
Но Рыбак ударил меня по лицу и в ужасе закричал:
«Не смей! Открой глаза! Сейчас же открой!»
Я открыл и увидел, что чудовищная женщина, двигаясь на меня, начала
Почти вплотную подойдя ко мне, чудовище остановилось и принялось меня с интересом разглядывать. Так жрец смотрит на жертву, прикидывая куда сподручнее нанести первый удар ножом.
Я вновь попытался зажмуриться. И вновь Рыбак заорал:
«Не смей закрывать глаза! В лицо ей смотри!»
Я что есть мочи распахнул глаза и сначала увидел над собой кровавые клыки животного, почувствовал тухлый и мерзкий запах, который шел у него из пасти. А потом заставил себя заглянуть в глаза чудовища, вернее, в один, правый его глаз. Белок у глаза был желтоватым. А вместо зрачка я увидел маленькую фиолетовую фигурку.
Я понял, что это мое отражение. Что мы с этим отражением обречены и уже приготовились к смерти.
Ужас, который я теперь испытал, еще меньше поддается описанию. Это уже не окаменение. Это какая-то жгучая боль, которая не только кольцами охватывает тебе горло, прожигает тебе живот и вонзается в позвоночник – она словно воет у тебя внутри и пахнет, пахнет – серой и кровью.
«Место силы! Ищи место силы!!» – страшным голосом закричал Рыбак.
Это я сейчас вспомнил его слова. А тогда, не разобрав слов и лишь криком его выведенный из оцепенения, я взлетел с циновки, метнулся на Рыбака, столкнув его с медвежьей шкуры. А затем прыгнул на стол, ногой отшвырнув череп-кубок.
И сам то ли завыл, то ли заорал, то ли захохотал – теперь ни за что не вспомню, какой звук я издал от ужаса, от ярости, которая меня вдруг охватила.
Внутри себя я ощутил словно всплеск, или толчок, или взрыв. И следом за этим почувствовал, что все мое существо как бы распадается на части: ноги и руки сами собой отрываются и отлетают в стороны, тело рассыпается на сотни мелких частиц, которые, словно мошки, взлетают вверх, окутывая голову.
И тут я снова увидел желтые глаза чудовища. Фигурки в них не было. А на месте зрачка было какое-то рыжее насекомое, одновременно похожее на шершня и на скорпиона, потому что по бокам у него трепетали крылья, а сзади подрагивал изогнутый хвост с крючковатым жалом.
Я явственно ощутил, что это насекомое напугано и хочет улететь или отпрыгнуть в сторону. Но деться ему некуда.
И поэтому оно прыгнуло мне на горло – горло у меня еще оставалось, – раздирающе вцепилось лапами, обжигающе прилипло животом, удушливо дохнуло мне в ноздри обидой, отчаянием…
Я снова то ли закричал, то ли засмеялся. И тотчас ко мне вернулись тело, ноги и руки. И эту терзавшую меня гадость я рукой сорвал с горла, бросил на стол и стал давить ногой, наслаждаясь оглушительным хрустом, упиваясь собственной яростью и любуясь огненно-оранжевым цветом того клокочущего и шипящего пузыря, в который под моей ногой превращалось казнимое мною насекомое.
«Прекрати! Хватит! Прекрати!» – кричал мне на ухо Рыбак. Но у меня не было сил прекратить и остановиться.
«Прекрати! Кому говорю?!» – крикнул Рыбак и ударил меня ладонью по лицу.
… Я очнулся.
(3) То есть я открыл глаза и увидел, что сижу на столе и правой рукой раздираю себе горло, а левой ногой что-то одержимо втираю в столешницу.
Череп-кубок лежал на полу в нескольких шагах от стола. Под ногой у меня ничего не было. Но по горлу на грудь сползала липкая и жаркая струйка.
«Рассказывай, что видел», – тихо и спокойно велел Рыбак.
«А ты будто не видел?! – гневно и яростно накинулся я на гельвета. – Не слышал, как кралось вдоль стены какое-то животное?! Не видел, как вошла моя мать, Лусена?!.»
Я принялся описывать всё мною пережитое. И свой рассказ то и дело прерывал обиженными восклицаниями: «Ты что, не видел?!», «Хватит прикидываться! Хоть раз скажи правду!»
Ни на одно из этих восклицаний Рыбак не ответил. Молча слушал меня, качал головой и улыбался.
А когда я кончил кричать и рассказывать, сказал:
«Я кое-что видел. Но, как выясняется, не то, что явилось тебе».
«Не ври! – огрызнулся я. – Ты вовремя подавал мне команды. И в первый раз очень вовремя ударил меня! Ты должен был видеть ту же или очень похожую картину! Неужели не ясно?!»
Рыбак усмехнулся и сказал:
«Ты еще раз перескажи мне. Только тихо и спокойно».
Я снова кинулся пересказывать, попутно стараясь унять нервную дрожь.
А в самом конце вздрогнул и прошептал:
«Неужели Лусена – мой враг? Неужели это она заставляла меня заикаться?»
Улыбка мгновенно исчезла с лица Рыбака.
«Не болтай глупостей! – сказал он сурово. – Мать не может навести порчу на сына».
«Она мне не мать! Она мне – мачеха!» – вдруг злорадно выкрикнул я. И сам удивился, что я это выкрикнул.
Рыбак же покачал головой, вздохнул и сказал:
«Неважно – мать или мачеха. Порчу на тебя, как теперь выясняется, наслала Морриган. Та самая, которая явилась нам на кладбище».
«Какая еще Морриган?» – сердито спросил я.
«Злобное создание, – пояснил Рыбак. – Мы, воины, называем ее «оранжевым врагом». Она имеет обыкновение объединять в себе два цвета – красный и желтый – и принимать облик близкого тебе человека. Когда-то она сделала тебя заикой. А теперь, узнав, что ты стал охотиться за силой, решила снова напугать и подтвердить свою власть… Но она просчиталась. Мы приготовили ей правильную встречу».
Рыбак снова довольно ухмыльнулся и укоризненно сказал: