Детство Понтия Пилата. Трудный вторник
Шрифт:
На том дело и завершилось.
III. В шестьсот девяносто втором году, как ты знаешь, Гай Юлий Цезарь был избран на должность претора. А в следующем, девяносто третьем году в должности пропретора во второй раз прибыл в Испанию, получив по жребию Дальнюю Провинцию.
И только он там объявился, в одном из городов (отец не мог вспомнить, в каком именно) к пропретору на форуме подошел белокурый молодой человек с ласковой улыбкой и голубыми проницательными глазами.
«Ты меня помнишь?» – спросил он.
Цезарь, который, как ты
«Помню. Когда-то я разговаривал с тобой в храме Мелькарта. Ты назвал себя Квинтом Гиртулеем, сыном Луция. Но, видишь ли, мил человек, этого Квинта, как мне сообщили, за четыре года до нашей встречи убили в Ближней Провинции. Так кто же ты – самозванец или покойник?»
«Не то и не другое, – отвечал молодой человек. – Тебе сообщили неверно».
«А что ты теперь от меня хочешь? – настороженно спросил Цезарь. – Какой сон я нынче увижу по твоей милости?»
Молодой человек оставил без ответа второй вопрос и ответил на первый:
«Хочу у тебя служить».
«Гадателем? – поморщился Цезарь. – Гадатели мне не нужны. У меня их целая куча».
«Хочу служить воином. Это ремесло я с детства освоил. Владею всеми видами оружия. Но лучше всего метаю копья и дротики».
Цезарь усмехнулся и сказал:
«Приходи завтра в лагерь. Спроси Масинту. Пусть посмотрит, на что ты способен».
На следующий день Цезарь работал над документами, когда в палатку вбежал Масинта и возбужденно воскликнул: «Ты только посмотри, что творит! Сначала бросил с двух рук. Потом – спиной. А после – на целую стадию запустил копье!»
Цезарь укоризненно посмотрел на своего любимца, покачал головой и вышел из палатки на трибунал.
На лагерной площади были установлены четыре мишени. Цезарь спустился с насыпи и каждую из них осмотрел. В первой торчали два дротика, так близко друг к другу, что было удивительно, как они поместились на столь тесном пространстве и удержались в дереве. Вторая мишень тоже была поражена дротиком – насквозь и в самом центре. Третья мишень опрокинулась, не выдержав силы брошенного в нее тяжелого и длинного копья. Такими копьями тогда вооружали принципов – легионеров второго, поддерживающего ряда. Но они эти копья не метали, а кололи ими, как правило, налетевшую конницу.
Цезарь взглядом измерил расстояние между третьей мишенью и метателем, усмехнулся и сказал:
«Не только стадии, но и полстадии не наберется».
«На стадию такое неловкое копье никто тебе не метнет. Ну, разве, только Ахилл или Геркулес! – крикнул ему в ответ Квинт Гиртулей (это он, разумеется, был метателем, ведь именно его пригласили накануне). Так ответил и предложил: – Могу метнуть дальше, чем на полстадии! Но для этого мне потребуется особое, иберийское метательное копье! Прикажешь принести?»
Цезарь вновь усмехнулся и, не отвечая на вопрос, сказал:
«Стоя на земле, многие умеют точно и далеко метать копья и дротики. А с лошади можешь?»
Квинт направился в сторону Цезаря. И на полдороге ответил:
«Посмотри на мои ноги. Они больше приспособлены к езде на лошади, чем к ходьбе».
Цезарь посмотрел на его ноги. Они у него и вправду были заметно изогнуты, как это случается у ветеранов-кавалеристов. Квинту же в ту пору было двадцать три года. И, если не считать кривых ног, весьма хорош был собой: белокурый, голубоглазый, стройный и словно налитой силой, стальной и упругой. На Квинте были кожаные штаны и шерстяная иберийская накидка. На шее – тяжелая серебряная гривна с головой лани.
«С лошади легче бросать, – продолжал объяснять молодой человек, двигаясь в сторону полководца. – Она дает броску дополнительную силу. Если слиться с ней в одно целое, то трудно сказать, кто на самом деле бросает дротик. Если лошадь и человек стали кентавром…»
Цезарь прервал его:
«Приведите ему лошадь. Пусть покажет. Любопытно».
Но Квинт возразил:
«Ничего любопытного. У тебя плохие лошади. Красиво не получится».
Тут Гай Юлий Цезарь впервые посмотрел в лицо молодому человеку, как только он один умел делать: остро и насквозь – как дротик.
А Квинт предложил:
«Я лучше другую штуку тебе покажу. Завяжи мне глаза. И выведи какого-нибудь солдата в доспехах и в полном вооружении. Вместо дротика я возьму палку».
Цезарь сначала молча кивнул юноше, а затем повернулся и подмигнул Масинте.
Квинту дали выбрать палку – из тех учебных, на которых тренировали новобранцев. Против него вышел легионер со щитом, но без доспехов.
Увидев его, Квинт покачал головой:
«Я же просил в доспехах и с оружием!
«Не бойся. Он от твоей палки щитом прикроется», – смеясь, воскликнул Масинта.
«Может, и успеет прикрыться. Но мне его будет труднее почувствовать», – объяснил Квинт.
Цезарь снова кивнул и снова подмигнул Масинте.
Вывели другого легионера, в доспехах и при оружии. Поставили его напротив Квинта на расстоянии в двадцать пертиков. Квинту завязали глаза.
И тут Цезарь в третий раз кивнул и подмигнул Масинте. Вернее, сначала подмигнул, а затем кивнул ему головой.
Масинта что-то шепнул на ухо первому солдату – тому, который был только со щитом, – и тот, громко топая калигами, пошел по площади в сторону главной улицы и левых ворот. Но шагов через тридцать остановился, повернулся и неслышной поступью двинулся обратно.
К Квинту, таким образом, подступали одновременно два человека: спереди и сзади. Об одном он знал. Другой подкрадывался скрытно.
С завязанными глазами Квинт стоял прямо и не шевелился. Лицо его окаменело. Только скулы подрагивали и ноздри слегка раздувались. Когда солдат в доспехах и при оружии прошел первые десять шагов, Квинт правой рукой поднял палку и прижал ее к сердцу. Когда солдат, отклоняясь вправо, прошел еще десять шагов, Квинт присел на корточки и левую руку положил на землю, будто ощупывая лагерную площадь. Когда легионер сделал еще пять шагов, Квинт выпрямился и, согнув руку в локте, прижал палку к правому плечу. При этом создавалось впечатление, что Квинт потерял ориентацию и ожидает нападения противника не с той стороны, где тот находится. То есть к солдату в доспехах он оказался теперь левым боком, и правым боком – к солдату со щитом, о котором, повторяю, не должен был знать, но который тоже все ближе и ближе теперь подкрадывался и подступал.