Дева в голубом
Шрифт:
— В фургоне, — кивнул он.
— Отлично. Они нам могут пригодиться.
Люсьен выглядел встревоженным, и я поспешила добавить:
— Не беспокойтесь, взламывать или что-нибудь в этом роде нам не придется — у меня есть ключ от двери. Просто хочу осмотреться. Так как, поможете?
— То есть… сейчас? Прямо сейчас?
— Да. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я туда еду, так что лучше это сделать ночью.
— А к чему такая секретность?
— Не хочу, чтобы люди задавали вопросы, — пожала плечами я. — Не хочу лишних разговоров.
За столом повисло долгое молчание. Я приготовилась к
— Ладно, поехали.
Я улыбнулась, и Люсьен неуверенно улыбнулся в ответ.
— Знаете, Элла, — проговорил он, — а ведь вы впервые за весь вечер улыбнулись.
Когда Изабель дошла до опушки, начался дождь. Первые капли повисли на зеленых листьях бука, мягко покачивая их и наполняя воздух неслышным шелестом. От палой листвы и сосновых игл, покрывающих землю, поднимался острый мускусный запах.
Изабель пошла вверх по склону, начинавшемуся прямо у дома, время от времени окликая дочь, но чаще останавливаясь и прислушиваясь к звукам, пробивающимся сквозь шум дождя: карканью ворон, ветру, шевелящему верхушки сосен, цокоту лошадиных копыт на дороге, что ведет к Мутье. «Вряд ли, — думала Изабель, — Мари могла уйти далеко: она не любит быть одна и уходить из дома. С другой стороны, никогда еще раньше ее не обижали в присутствии такого количества людей… А дело все в том, что у тебя теперь такие волосы и ты моя дочь. Даже здесь это имеет значение. А я не волшебница, сил защитить тебя у меня нет, и нечем мне укрыть тебя от тьмы и холода».
Изабель медленно продвигалась вперед. Дойдя до кряжа где-то посредине подъема, она повернула на запад. Шла она не вслепую, знала, куда направляется. Вот и небольшая вырубка, где они с Якобом все лето пасли овец. Она не была здесь с тех пор, как Якоб обменял овцу на платье. Даже сейчас можно было найти свидетельства того, что именно здесь ее и держали: следы шалаша, неровная лежанка из соломы и сосновых иголок, затвердевшие катышки овечьего помета.
«А я-то думала, какая я умная со своими секретами», — мрачно толковала сама с собой Изабель, глядя на овечье пристанище. Никто, мол, не узнает. И как давно, казалось ей, все это было. Зиму назад.
Дойдя до одного из своих тайников, Изабель решила идти и к другому. Она даже не пыталась противостоять этому искушению, хотя понимала, что вряд ли Мари окажется там. Дойдя до места, где кряж обрывается вниз в ущелье, Изабель, перепрыгивая с камня на камень, направилась к лужайке, где когда-то молилась, стоя на коленях, Паскаль. Здесь уже не осталось никаких следов тайны: кровь давно впиталась в землю.
— Ты где, дорогая? — негромко проговорила она.
Увидев, как из-за камня неспешно выходит волк, Изабель с криком подпрыгнула, но не убежала. Человек и животное пристально смотрели друг на друга, при этом в горящих глазах волка угадывались настороженность и решимость. Он сделал шаг в сторону Изабель и остановился. Изабель подалась немного назад. Волк вновь двинулся в ее сторону; Изабель по камням отступала вниз. Боясь упасть, она повернулась, но все время поглядывала через плечо, убеждаясь, что волк не приближается. Он держался от нее на одном и том же расстоянии, замедляя ход и останавливаясь вместе с ней и с ней же ход ускоряя.
«Он преследует меня, как овцу, — подумала Изабель, — заставляет
На опушке они вышли к дороге, ведущей из Мутье в Гран-Валь, назад к ферме. Вдали, со стороны Мутье, показались верхом на лошади Маленький Жан и Гаспар. Именно эта кобыла нервно перебирала ногами в конюшне и она же, как теперь стало ясно Изабель, раньше галопом пронеслась по дороге.
Изабель обернулась. Волка позади нее не было.
У Люсьена оказался старый «ситроен», буквально набитый разными инструментами, — как раз то, на что я и надеялась. По дороге он громыхал и чихал так громко, что наверняка все население городка собралось у окон и наблюдало за нашим отъездом. Вот тебе и вся тайна.
Начался дождь, собственно, даже не дождь, а морось, увлажнившая улицы и заставившая меня плотнее натянуть жакет. Люсьен включил дворники; они скреблись о ветровое стекло, как об обнаженные нервы. По городу Люсьен вел машину осторожно, в чем не было нужды: в половине десятого улицы совершенно пустынны. У железнодорожного вокзала, единственного места, где можно было различить признаки жизни, он свернул на дорогу, ведущую в Гран-Валь.
По дороге мы молчали. Мне оставалось лишь быть благодарной за это молчание и отсутствие вопросов с его стороны, которые, будь я на месте Люсьена, задала бы наверняка, — у меня просто не было на них ответов.
Мы свернули на узкую дорогу, которая, нырнув под железнодорожное полотно, вела затем вверх по склону холма. Доехав до каких-то домов, Люсьен сделал очередной поворот, теперь мы ехали по уже знакомой мне грязной дороге — именно здесь мы проходили утром. Он проехал около трехсот ярдов, остановился и повернул ключ зажигания. Дворники, слава Богу, замерли, двигатель несколько раз кашлянул и с хрипом замолк.
— Это здесь. — Люсьен указал куда-то налево. Через некоторое время ярдах в пятидесяти я различила контуры дома. Меня передернуло — не очень-то приятно будет вылезать из фургона и шагать туда.
— Элла, можно спросить вас кое о чем?
— Пожалуйста, — неохотно ответила я. Мне не хотелось говорить ему всего, но, с другой стороны, нельзя ведь рассчитывать, что он будет помогать мне совершенно вслепую.
Люсьен удивил меня.
— Вы замужем.
Это было скорее утверждение, нежели вопрос; тем не менее я согласно кивнула.
— И это муж звонил вам на днях, когда мы ели фондю.
— Да.
— Я тоже был женат, — сказал Люсьен.
— Vraiment? [66]
Я не сумела скрыть удивления. Ощущение возникло примерно такое же, как когда он мне сказал, что тоже страдает от псориаза, — неловкости за то, что, получается, я считаю, будто у него не может быть жизни, как у меня, жизни, со всеми ее бедами и романтическими приключениями.
— А дети у вас есть? — Этим вопросом я словно возвращала ему право на эту самую жизнь.
66
Неужели? (фр.).