Девчонка с изнанки

Шитова Наталия

Шокер смотрел на меня с неожиданной грустью.

– Да, это всё есть. Только не у меня, а у Лали, в файлах. И я не заучиваю их содержимое наизусть.

– Я тебя не спрашиваю о том, кого вы ловили пять лет назад в дождливом сентябре. Я говорю о человеке, который у вас в разработке сейчас! И не говори, что не помнишь! Лучше уж скажи правду, почему не хочешь просто ответить на мой вопрос!

Шокер тяжело вздохнул и с шумом выдохнул. Потом расцепил скрещённые на груди руки и звонко хлопнул себя по бёдрам:

– Хорошо! Пожалуй, последнее будет и в самом деле правильно.

Я тебе скажу, почему не хочу отвечать на твой вопрос, – он посмотрел в мои глаза и твёрдо сказал. – Я не допускаю никакой личной вовлечённости моих людей в судьбу наших объектов. Это ни к чему хорошему обычно не приводит. Поэтому я никогда не даю моим людям никакой информации, кроме той, которая нужна для поимки объекта. Так понятно?

– Понятно. Но я не твой человек!

– Мы уже это обсудили утром. Сейчас – мой. А учитывая, что ты, пусть и ненадолго, побывала у Тайлера в руках, я тем более не имею право ничего тебе говорить.

– Почему это?

– Есть такое психическое состояние… Оно по иронии судьбы носит имя этого славного города, – усмехнулся Шокер. – И твой ночной визит с вопросом о Тайлере наводит меня на мысль, что вдобавок к синякам и рассечённой брови ты и стокгольмский синдром себе уже заработала…

– Ерунда какая!

Он развёл руками:

– Я тебе объясняю, как это выглядит со стороны объективного наблюдателя.

– Это ты – объективный наблюдатель?

– Стараюсь им быть, – пожал плечами Шокер.

– Хорошо. Тогда вылечи поскорее мой синдром. Напугай меня, расскажи о Тайлере самую страшную правду, чтобы у меня даже в мыслях не было ему сочувствовать…

– Иди спать, Апрель! – отрезал Шокер.

– Тебе что, совершенно безразлично, в чём виновны те люди, за которыми ты гоняешься? И виновны ли они вообще?

– Я уверен, что виновны. В мои обязанности не входит ни устанавливать их вину, ни опровергать её, – устало сообщил Шокер. – Над этим долго и успешно работали другие люди, и у меня нет никакого основания и никакого права подвергать сомнению их профессионализм и компетентность. Я не делаю и не перепроверяю чужую работу. Я делаю свою. И ты сюда прислана, чтобы помочь мне делать мою работу, а не мотать мне нервы всяким вздором!.. Я тебя с твоими претензиями не посылаю лесом только по старой доброй памяти. Всё, отправляйся спать немедленно!

Его осунувшееся лицо стало злым и раздражённым. Чувствовалось, что послать меня лесом ему просто физически необходимо, но он сдерживается, как истинный аристократ.

– Так что там самого ужасного сделал Тайлер? – попробовала я ещё один заход. – Он убивал беременных? Насиловал детей? Осуществил теракт? Подмешал яд в водопровод мегаполиса? Может быть, ещё что-то более ужасное? Что?

Шокер сжал кулаки. Я понимала прекрасно, что он меня не ударит, не посмеет. Но всё равно стало не по себе.

Он немного помолчал, глядя в стол, потом привстал, прихватив с собой кресло, шагнул вместе с ним в мою сторону и опустился так близко, что смог взять меня за руку. Моя ладонь оказалась в его огромной ручище.

– Послушай меня, Апрель… Просто послушай, – сказал он задумчиво, пожимая слегка

мои пальцы. – Я сегодня нарушил всё, что можно. Начиная от жёстких правил, которым должен следовать профессиональный ловец, и заканчивая моими личными принципами. Я уверен, что это ещё дорого мне обойдётся, ничего не поделаешь, буду к этому готов. Но за мои ошибки не должен платить никто другой. Я обязан защитить своих ребят от любых неожиданностей, и я должен сделать всё, чтобы ты уцелела. И пока мы не закончили операцию, ты подчиняешься мне, а я решаю, какую информацию до тебя доводить, когда и каким способом. По той простой причине, что мне виднее. Потому что я выше по положению, и я тут за всё отвечаю.

– Шокер, я не принцесса на горошине. Я на службе. Я наёмница. Я деньги за это получаю, и немаленькие. Именно за то, что подвергаюсь опасности. И дались тебе мои синяки, они не первые и не последние! Я готова работать. Ты даже не представляешь, в каких условиях и в каком состоянии мне доводилось летать через слои! Мне твоя опека больше не нужна!

Он ещё крепче сжал мою ладонь.

– Я не для того вытаскивал тебя десять лет назад, чтобы сгубить сейчас, – заметил он.

– Слушай, я очень рада, что тогда это был действительно ты, а то я думала, у меня шизофрения развивается. Но я теперь прекрасно обхожусь без посторонней помощи.

– Это замечательно, – усмехнулся он. Его пальцы защекотали мою ладонь, поглаживая. – Знаешь, а я часто думал о тебе все эти десять лет…

– Ой, да ладно, – смешок, который я выдала, получился совсем нервическим. – Думал он десять лет! Да ты и не узнал меня, когда увидел, не сочиняй.

– Узнал. Сразу же. Ты почти не изменилась. Не выросла, не повзрослела… – улыбнулся он, на мгновение превращаясь в того мальчишку. – Не надо судить по моей реакции. Я умею, очень хорошо умею притворяться. Это часть моей работы… И скрывать прошлое – это тоже часть работы.

Я попыталась вытащить руку, но он удержал её и накрыл второй ладонью. И чёрт бы его побрал, этого Шокера, но до чего ж у него оказались красивые руки…

– А сказки рассказывать доверчивым девушкам – тоже часть работы? – раздражённо уточнила я. – Шокер, мне что-то не смешно. Вы тут чокнутые все до одного, и ты, похоже, не в последнюю очередь… Можно, я спать пойду?

Он выпустил мою руку и выпрямился в кресле:

– Разумеется, Апрель! Не смею задерживать.

Я встала.

Шокер больше не смотрел на меня, снова передвинулся вместе с креслом на прежнее место, надел очки, взял мышку и снова уткнулся в компьютер.

Похоже, обиделся. Ну что ж поделать. Его работа – притворяться, а моя – говорить, что думаю. Наплевать, пусть аристократия обижается. Всё равно, это уже не тот добрый, весёлый и надёжный парень, который не дал мне умереть тогда. Вот того бы я не посмела обидеть, ни за что на свете.

Шокер рывками прокручивал информацию на экране, но лицо его оставалось каменным, а глаза неподвижными, и я была готова поклясться, что текста, в который он так внимательно вглядывался, он просто-напросто не видел. И не удивительно, он был уже еле живой, намаялся.