Девичье поле
Шрифт:
А бабушка говорит Лине:
— Ну сто зе она писет-то? Говоли сколей.
Лина перебирает присланные Наташей газетные вырезки, разглаживает их, чтоб читать. Вся раскрасневшаяся и от удовольствия и от напряжённого чтения письма, с улыбающимися, горящими глазами, она теперь рада отвечать. Торопливо, точно спеша отделаться от большого запаса охвативших её самоё впечатлений, точно желая не терять времени, чтоб читать ещё вот о ней, о Наташе же, в этих газетных вырезках, Лина говорит:
— Да… муж её — тот самый художник, её учитель, о котором она нам говорила здесь.
Точно сказав
— Ну так вот: Наташа работала у него в мастерской. Он собственно никаких учеников никогда не брал и не берет, а только Наташе и стал давать указания. Потом он так привык к ней, что уже советовался с ней о всех своих работах. Ну, понятно, как это их сближало. А он вон какой славный! — восторженно произнесла Лина.
И наклоняясь к плечу тётки Анны Петровны, в руки которой теперь опять перешла карточка Анри Делоне, Лина взглянула на красивое, вдохновенное лицо художника и сказала:
— Сразу влюбиться можно. Даже нельзя не влюбиться, грешно.
— Плявда, плявда, — тихо с покорностью согласилась бабушка, — на месте Натки и я бы влюбилась.
— Ну, конечно, бабушка! — с ласковой улыбкой поддержала её замечание Лина, и продолжала: — Дальше Наташа пишет, как она привезла отсюда свои зимние этюды нашей усадьбы, как работала над ними. А её Анри писал в это время картину альпийских снегов. Понятно: работа вместе, общее настроение… Ну, и кончилось тем, что они повенчались.
Лина на минуту остановилась, лицо стало немного серьёзнее, и она более спокойным тоном сказала:
— To есть, собственно не повенчались, а подписали брачный контракт в мэрии. То есть — гражданский брак.
Это слово пронеслось по комнате, как дуновение холодного ветерка.
Бабушка задумчиво сказала:
— Вот сто!.. Не надует он Натку-то?
Анна Петровна промолчала, и только ещё внимательнее стала вглядываться в карточку.
Вопрос о гражданском браке Наташи оказался новостью и для Александры Петровны; спокойная, серьёзная, она спросила:
— А о венчании так ничего и не пишет? Не собираются?
Лина вдруг смутилась, вся покраснела, опустила глаза и потом, в досаде на своё внезапное смущение, поторопилась загладить его быстрым решительным ответом:
— Как же, как же!.. Собираются. Потом. Когда приедут в Россию.
— Ах, плиедуть! Ну, холосё, холосё! — одобрительно закачала головой бабушка. — Сто зе ты слязу не сказаля!
Лина посмотрела на бабушку и на мать не то виноватым, не то недоумевающим и в то же время немного лукавым взглядом. Не могла же она прямо говорить того, что писала ей теперь Наташа в ответ на её последнее письмо о Фадееве! Не могла она сказать, что Наташа верила в её будущую свадьбу с Соковниным, обещала приехать с мужем ко дню венчания сестры, и что её Анри, атеист, не желавший идти на компромисс венчания в Париже, где его все знали, сказал, что если русский венчальный обряд увлечёт его своей красотой, то и он встанет с Наташей под венец. Si c’est beau, nous ferons comme eux, [2] — были его слова.
2
Если это красиво, то мы сделаем, как они.
— Когда же они приедут? — спросила Александра Петровна.
— Не знаю, — опять безотчётно смутившись, ответила Лина. И, сейчас же поправившись, сказала: — впрочем, да, она пишет, что они во всяком случае собираются приехать сюда зимой, проверить впечатления. А теперь они вместе едут на Альпы.
— Ведь этакая длянная, — проворчала бабушка, — могля бы и тёпел сюда плиехать. Ну, сто зе она есьцё-то писет.
Лина взглянула в письмо, чтоб сообразить, что из него ещё должно быть общим достоянием, и начала:
— Вот ещё о картинах своих пишет…
— Ну, кальтины, сто кальтины! Это потом. А цем они зить-то будут?
— Да это вот и зависит от картин, бабушка, — ответила Лина. — Они разбогатели.
— Да? — с серьёзным интересом спросила старуха.
— Да, бабушка. Вот она пишет, что в газетах есть подробности о том, как проданы их картины.
Лина взялась было за вырезки, но вошла Варя, чтоб накрывать на стол к обеду.
— Пойдёмте в гостиную, — предложила Александра Петровна.
В гостиной Лина, разбирая газетные вырезки и передавая их по одной для чтения и матери, и бабушке, и тётке, говорила:
— Наташа пишет, что успех картин огромный. Они с мужем ожидали его, но он вышел больше их ожиданий. Тут ещё вот что интересное пишет Наташа. Они с мужем, держали в большом секрете от всех, какие картины они пишут. Мастерская-то, в которой они вместе работали, была особо нанята на имя Наташи, и туда ни она ни Делоне не вводили никого из знакомых. Потом перед тем, как выставить картины, Делоне сам и предложил Наташе подписать брачный контракт. Но и этого, кроме свидетелей, никто из знакомых не знал до поры до времени.
— Сто это за секлеты такие, — недовольным тоном и покачивая головой, заметила Ирина Николаевна, — сто зе он, надуть её хотел сто ли? В таком деле секлет это всегда худо.
— Нет, бабушка, не так, — возразила Лина. — По-моему, напротив, тут все было очень хорошо. Он не хотел, чтоб их брак состоялся потом, как будто под влиянием уже признанного успеха Наташи. И вместе с тем он боялся, чтоб его имя как-нибудь косвенно не повлияло на её успех, если б знали, что она уже жена его. И художники, и критики, и публика, все увлеклись картинами снегов. Картины моря, зелени, пустыни, видите ли, всем уже надоели, а это оказалось новым, свежим. А снеговых картин, кроме Делоне и Наташи, были ещё только две, да и те плохие.
— Ну, сто зе, сляву Богу, слява Богу, — заговорила бабушка. — Давай Бог, если только Натка не влёт. — И опять с сомнением покачав головой, она спросила: — Да неузто зе в самом деле Наткина кальтина люцьсе всех в Пализе?
— Вот тут есть о ней в газетах. Да, большие похвалы, — сказала тётя Анна Петровна, уже начавшая просматривать и рецензии-вырезки в то время, как прислушивалась к рассказу Лины.
Теперь и бабушка надела очки и стала читать.
А Лина сказала:
— Да, я забыла, ведь Наташа пишет ещё, что она на днях вышлет большие фотографические снимки с своих картин. И натуральные и подкрашенные акварелью.