Девичьи сны (сборник)
Шрифт:
Еще тут несколько пар – друзья Котика и Эльмиры по работе.
– Ой, ну что Володя вечно опа-аздывает, – говорит Эльмира.
– Не будем ждать, – решает Котик. – Прошу за стол, дорогие гости!
Ему не терпится прочитать вслух шутливую поздравительную телеграмму, присланную из Москвы Лалой – их старшей дочерью. Лала, как и Володя, врач, она замужем за видным деятелем нефтяного министерства, бывшим бакинцем, и она скучает по Баку, вечно пишет, как ей не хватает бакинского солнца, Приморского бульвара и свежей зелени с базара.
Начинается пир. Моего Сережу, как обычно, выбрали тамадой. Он это умеет. Произносит прочувствованный тост за юбиляров:
– Сам я не бакинец по рождению, но, когда смотрю на эту прекрасную пару, мне хочется быть бакинцем. Эльмира и Константин – само воплощение духа Баку…
Дружно пьем за «воплощение духа Баку», и тут начинаются «аллаверды» – дополнения к тосту – какая замечательная женщина Эльмира, какая отзывчивая, заботливая, и какой замечательный человек Котик, а какой инженер! сколько сделал для Баку, для республики, да вот хотя бы насосные станции для Куринского водопровода, которые он проектировал…
Я выпила немножко коньяку. Становится тепло, и отступает беспокойное чувство, вот уже больше года гнетущее меня. Бакинцы, думаю я. В сущности, мы, бакинцы, – особый народ. Пестрый по национальному составу, он объединен… ну вот прав Сергей, объединен своеобразным духом… это и говор бакинцев, речь нараспев, смешение русских и азербайджанских слов… это старые бакинские дворы, наполненные запахами готовки, детским гомоном, выкриками старьевщиков, точильщиков ножей, разносчиков зелени и мацони… это волчьи завывания норда и влажное дыхание южного ветра-моряны…
Что-то вроде этого я пытаюсь высказать, провозглашая тост за детей юбиляров, и гости кивают и подтверждают: верно, верно, мы, бакинцы, – особый народ, а Эльмира говорит:
– Ой, конечно! Юлечка, вспомни, когда учились в школе, разве нас интересовало, кто какой национальности-и? Папа всегда говорил, что Баку самый интернациональный город в стране-е. – Она смотрит на часы. – Ну что такое, почему Володя не идет?
– Эля, ты же знаешь, – говорит Котик, – по понедельникам у Вовки вторая смена. Скоро придет. Не волнуйся.
Вагиф завязывает разговор с Кязимом по-азербайджански, бросает в своей быстрой манере фразу за фразой, а темнолицый Кязим спокойно поедает осетрину, запихивает в рот пучки зелени и реагирует на Вагифовы слова междометиями.
Гюльназ-ханум, сидящая во главе стола, делает Вагифу негромкое замечание, и тот, метнув взгляд на будущую тещу, мгновенно переходит на русский:
– Бездействие власти подстрекает их! Неужели непонятно?
– Почему бездействие? – возражает Кязим. – Мы дали ответ. Наш Верховный Совет расценил постановление Армении как недопустимое вмешательство в суверенитет Азербайджана.
– Бумага! – кричит Вагиф. – Обмен бумагами ничего не даст!
– Чего вы хотите? – Кязим вытирает губы салфеткой. – Чтобы мы объявили Армении войну?
– Ой, ну хватит! – морщит белый лоб Эльмира. – Сколько можно-о?
Фарида подхватывает:
– Они все зациклились. Карабах, Карабах. Как будто больше нигде ничего нет. Я газет не читаю, но по телевизору смотрю – такие события! В Чехословакии, Венгрии, в ГДР… Я в турпоездке была – чехи такой спокойный народ, а смотрите, как они все перевернули…
– Бархатная революция, – подсказывает один из гостей.
– Ну, это же Европа, – говорит Котик. – В Европе бархат. А у нас – наждак.
– Наждак! – Вагиф хохотнул, запрокинув голову. – Ай, правильно сказали. Бархат – зачем? Как раз наждак нужен.
Тут раздается звонок, такая мелодичная трель. Котик идет открывать и возвращается с Володей. Как будто с самим собой – молодым… Володя, по случаю семейного торжества, сменил джинсы и куртку на темный костюм и белую водолазку, красиво подчеркивающую смуглость лица. Но вид у Володи совсем не радостный. Я слышу, как Эльмира тихо спрашивает его, поцеловав:
– Что случилось?
– Ничего особенного. – Володя садится рядом с ней. – Можно я штрафную выпью? Ваше здоровье, дорогие мама и папа. – И, приняв из заботливых рук Эльмиры ломтик хлеба с красной икрой, сообщает как бы между прочим: – Сегодня к нам в больницу привезли четырех избитых. Обычно – одного-двух в день, а сегодня четырех.
– Кто же их избил? – спрашивает Котик.
– Не знаю. – Володя быстро управляется с закуской. – Я, собственно, там уже не работаю, папа…
– То есть как?
– Дадашев подписал приказ о моем увольнении.
Эльмира ахнула:
– На каком основа-ании?
– Написано: в связи с реорганизацией отделения. Но никакой реорганизации нет. Просто от него потребовали, чтоб выгнал из больницы врачей-армян. Дадашев их боится. Этих… из Народного фронта…
Котик остро взглядывает сквозь очки на Вагифа:
– Так это ваши люди ходят, требуют, чтоб выгнали…
– Нет! – прерывает Вагиф. – Мы не занимаемся провокациями! Провоцирует противоположная сторона! – Он возбуждается, глотает слова. – Но в движение вступило много беженцев!
– Раз вы их приняли, значит, ваши люди. Как же не стыдно здесь, в Баку – в Баку! – возбуждать националистические страсти?
– Константин Ашот-вич! Вы всю жизнь в Баку живете – видели, чтобы азербайджанский народ когда-нибудь… Зачем вы так… Мы простой народ… хочу сказать, простодушный… Кто к нам хорошо относится, того ни-ког-да не обидим!
– Вагиф, успокойся, – говорит Фарида. – Не кричи, очень прошу.
Бедная девочка. Я вижу, как ей неловко за своего избранника. Но ведь можно и Вагифа понять. Пучеглазенького, нервного…