Девочка Грешника
Шрифт:
А дальше и вовсе приподнимает меня со стула, а затем определяет к себе на колени, начиная укачивать словно маленького ребенка. И мне почему-то не хочется выпутываться из этих странных объятий. Мне хочется, чтобы меня жалели. И еще раз повторили вслух, что я ничем не хуже той, что была раньше.
— Маленькая моя девочка, мне так жаль, — гладит меня по голове, а я прикрываю глаза и позволяю себе раствориться в моменте, — но жизнь продолжается. И я обязательно сделаю тебя счастливой, все компенсирую. Я буду любить тебя так, что тебе некогда будет думать о том, что
— А если…
— А если нам все-таки приспичит, то мы найдем решение, но только такое, где тебе и твоей жизни не будет ничто угрожать.
— Как сладко вы поете, Борода Романович, — фыркаю я и пытаюсь соскочить с его колен, но он еще крепче стискивает меня в своих руках.
— Расскажи мне, как это случилось? Хоть что-то помнишь?
На секунду замираю, тушуюсь, пугаюсь…
А потом меня неожиданно прорывает. Даже у психолога я не позволяла себе таких вольностей, а тут меня понесло, не остановить. И мне бы заткнуться, но я не могу.
— На самом деле я вспомнила почти все из своей жизни, кроме некоторых личностей и отдельных моментов. Когда пришла в себя, то даже имени своего не могла назвать, не узнавала свое лицо, а потом мозги зашевелились и постепенно память вернулась. Почти все, кроме прошлого лета. Вот я еще заканчиваю второй курс института, радуюсь на отлично закрытой сессии, а потом — бац — и пустота.
— Однажды все вернется…
— Знаешь, иногда мне снится странный сон. И страшный. Проснувшись, я помню его смутно, но кое-что оседает в моей памяти. И я понимаю, что это и не сон вовсе, а воспоминание. Там я пью. Много. Громко играет музыка, много людей, все танцуют, что-то кричат, но потом все стихает, и я плачу. Мне больно. Мне кажется, что мне ампутировали что-то. Руки и ноги на месте, но чего-то жизненно важного не хватает, чего-то, без чего я не могу дышать. Даже просто существовать. Каждый вздох будто последний. И я пью, чтобы не впадать в истерику и панику от того, что теперь неполноценна.
— Соня…
— Никто не говорит мне, что именно случилось. Я знаю только то, что села за руль в пьяном угаре, но почему…я ведь не невменяшка, правда?
— Конечно, правда!
— Тогда почему? Я ведь и водить-то толком не умела, права получила только весной. Куда я сунулась, да еще и пьяная в дугу? Куда меня понесло? — и снова жалобно всхлипываю.
— Тише, тише…
— Если я узнаю причину, то смогу понять. Разобраться. Кто во всем этом виноват? Только я одна или меня просто подвели к этому за руку…
— А если бы…
— Что, если бы? — переспросила я, когда он вдруг затих.
— А если бы ты узнала, что к этому приложили руку дорогие для тебя люди?
— В смысле?
— Например, твой любимый человек?
— Да что вы все заладили, как заводной? — подорвалась я с его колен и заметалась по беседке, строго хмуря брови, — У меня не было никогда любимого человека! Ясно? У меня был только жених, которого я видела всего пару раз в своей жизни. Договорной жених! Понимаете? Я ничего не решала, меня просто поставили перед фактом и ткнули пальцем. Черт!
И на этих словах у Романа вдруг желваки ходуном заходили и кулаки он сжал так сильно, что побелели костяшки. Злится? Чего это?
— А то лето, что ты не помнишь?
И я вдруг перестала бегать туда-сюда. Замерла и наклонила голову набок, пытаясь еще раз хоть что-то вспомнить. А потом поняла куда он клонит и четко для себя решила, перекручивая все вводные данные, что я знала в удобоваримый вид.
— Хочешь сказать…о-о-о…ну конечно! Значит там был кто-то, кто был мне дорог, и он обманул меня, сделал больно, предал или еще что-то в этом роде. Именно потому-то я надралась в хламину и чувствовала опустошение. Именно это и сподвигло меня сесть за руль…
Пазл сложился.
И мы смотрели друг на друга, каждый понимая, куда меня несет. Осталось только озвучить.
— Если это действительно так, то просто чудесно, что я забыла и этому мудака, и время, проведенное рядом с ним. Надеюсь, что я никогда о нем не вспомню.
— Соня, — встал Роман и направился ко мне, но я тут же отступила, только вот он все не унимался, пытаясь снова заключить меня в плен своих рук.
— Наверное, он точно так же, как и ты пел мне дифирамбы и вешал лапшу на уши, а потом отряхнулся и пошел дальше. Да! Как же я сразу это не поняла? Как не сообразила?
— Сонь, иди сюда.
— Нет! Все вы мужики одинаковые! Сраные потребители! Что этот мифический баклан, о котором я забыла. Что мой отец, который треплет моей матери нервы уже который год подряд. Что этот мой брат, который…Ай, да к черту! Отвези меня домой! Сейчас же!
— Успокойся! — все-таки настиг он меня и скрутил, пытаясь очевидно успокоить, но получил на выходе только обратный эффект.
— Черта с два! Отпусти меня! — и я как следует пнула его по голени.
— Вот же фурия! — прошипел Роман и сразу же впечатался в меня поцелуем.
А-а-а!!!
Так не честно!
Пытаюсь отбиться, но ничего не выходит. Его язык уже внутри меня. И он так страстно, так сладко и так безумно ласкает меня, что пульс мгновенно подскакивает до небес и безумные бабочки в моем животе принимаются порхать, словно одержимые самим дьяволом.
Ну, что за мужик?
— Ах, — бормочу я, все-таки умудрившись отвернуться, — вы мне противны.
— Ничего, маленькая моя, стерпится, слюбится, — шепчет мне на ухо томно, — тебе все равно от меня уже никуда не деться. Да и мне без тебя никак. Сдохну же, Сонь…
— Ваше право, — пыхчу я, все еще не теряя надежду получить свободу.
Хочу? Не хочу? Надо!
— Давай сбежим. Ты и я. На руках носить буду, все для тебя сделаю, только соглашайся, Соня!
И я вдруг затихла в его руках. Перепуганная. Заласканная. Прибитая его признаниями. Немного довольная. Немного сбитая с толку. Но при всем этом я четко понимала — передо мной танк. Такой конкретный! И выбраться из этой беседки я могу лишь двумя способами.
Способ первый — я соглашаюсь с ним на все и во все тяжкие.