Девочка, которая зажгла солнце

Золотова Ольга

Девочка ненадолго замолчала, отрываясь от печатания и снова убегая на кухню – назад она вернулась с холодным лимонадом в хрустальном графине.

– И что случилось дальше? С твоей тетей, – добавил Джек, чувствуя, что подруга медленно теряет нить разговора. Сам же он был готов занять себя любыми рассказами, лишь бы не думать о той самой непонятной и не желающей полностью сформироваться идее.

– Все быстро скатилось к чертикам. Дафна начала говорить

с собой в присутствии других людей, затем все чаще и чаще – при своем новом мужчине, который вскоре не выдержал всего этого и пустился в позорное бегство. Она не слушала нас и не желала принять свой недуг, хоть мы и пытались намекать как можно мягче и вежливее. Наверное, непонятно звучит, и тебе сложно в это поверить. Представь, что сидишь напротив человека и говоришь с ним о погоде. О том, что завтра обещают дождь, и прогулку в лесу придется перенести на несколько дней вперед. На что он кивает и отвечает тебе: «Ты абсолютно прав, милый, это подождет. Куда важнее сделать малиновые кексики к ужину – иначе нам придется выкинуть муку, разве это не ужасно? Или лимонное печенье ты любишь больше? Уверена, завтра будет чудесный день для покупок, нам важно не забыть о списке, а лучше даже сделать его прямо сейчас. Как же мне не хватает моего Милтона – славный был котик. И почему коты попадают под колеса так часто? Не забудьте посетить его могилку до полуночи, дорогой. В противном случае, вас могут ждать большие неприятности».

Зажав рукой нос, Робертсон пыталась изобразить писклявым голосом, как же нелепо тогда звучали эти слова – правда, получалось у нее с трудом, но озорная улыбка не сползала с детского лица. Дауни тоже не мог не улыбнуться. «Она говорит о страшных вещах с такой легкостью и весельем, словно каждый день становится свидетелем подобного. Самое ужасное во всем этом – ее непринужденность. Можно плакать от грусти, прищемив лапу бездомному животному, а некоторые хохочут, приставляя нож к горлу человека, между тем перерезая ему сонную артерию и пересказывая старый, давно изживший себя анекдот. Именно последних стоит опасаться, но я им только завидую».

– И так было постоянно, – продолжала Рэйчел, возвратясь к нормальному тону и теперь заворожено уставившись на маленький огонек свечи. Она стала говорить медленнее и с большими паузами между предложениями. – Однажды она начала ругать себя за что-то: кричала и размахивала руками, пытаясь побить саму же себя. В конце-концов соседи позвонили в больницу, и ее увезли со страшными кровавыми царапинами на обеих руках. Это все ногтями, Джек. Она намеренно поцарапала собственную кожу, разодрала ее, а потом убеждала всех, что заслужила от себя же такое наказание. Дафна считала это нормальным, понимаешь? Боюсь представить, о чем она думала, делая с собой такое.

Рэй замолчала, и на миг в комнате повисла неприятная тишина. Джек был только рад возникшей заминке – появилось немного времени обдумать услышанные слова. Ему казалось, что эта история не так уж и проста, как показала ее девочка – за этим есть что-то еще, нечто большее и гораздо весомее, нежели простые перепалки сумасшедшей женщины с внутренним голосом. Она искала ответы, обращалась за ними к самой же себе и приходила в ярость, не получив желаемого. И, подобно тому убийце, прижимала себя к стене, не позволяя лишний раз вздохнуть, а после спрашивала в который раз: «Теперь-то ты мне скажешь? Почему же молчишь, неужели я недостаточно стараюсь?

неужели тебе совсем не больно?»

Уже заранее зная правду, Джек все же осторожно спросил:

– И что потом? Она окончательно сошла с ума?

– Нет, что ты! – Рэйчел потрясла головой, и длинные рыжие, но почти коричневые в свете севшего солнца, локоны метнулись из стороны в сторону. – Как о таком вообще можно говорить? Мама запретила мне с ней общаться, но мы продолжали обмениваться письмами и рисунками втайне от всех. Она присылала грязные каракули, но мне было все равно приятно их получать. Как я поняла, Дафна пробыла в лечебнице два или три года, а потом врачи сказали ей уехать отдохнуть в горы. Швейцария, кажется. Может быть целебный воздух поможет ей полностью вылечиться, и она к нам вернется.

Джек только пожал плечами и ничего на это не сказал. Разумеется, помешанную женщину не отправляли на отдых – это было бы глупо и невыгодно экономически. Скорее всего, она воет где-нибудь в психиатрической больнице для особых пациентов, получает жидкую кашу на бумажном подносе и по-прежнему говорит сама с собой.

«Нам врут в детстве, желая уберечь от ужасов этого мира, а потом правда, подобно звериным когтям, впивается в спину и тащит к себе, выплевывая слова прямо в лицо. И мы мечемся, сотрясаемся в жалких попытках выбраться на свободу – дергаем руками и ногами, отчаянно зовем на помощь… Неизвестно, стоит такая правда своей цены, или же ей лучше навсегда оставаться как можно дальше, в темном уголке, сокрытой от нежных человеческих душ».

Конец ознакомительного фрагмента.