Девочка, которую нельзя. Книга 2
Шрифт:
Стон вырвался из груди, я тут же сцепила зубы, замычала сдерживаясь, но унять сладкие судороги не смогла, спалилась по полной. И Гордеев словно знал, что так и будет. И, в отличие от меня, вообще не смутился. Наоборот, протянув влажным следом по животу и подбородку, положил терпко пахнущие моим возбуждением пальцы мне на губы, надавил… И я подчинилась, впустила их в рот, втягивая, обсасывая. Всё в полном молчании. Словно это не мы, словно не с нами. И это было так эротично! Гордеев прикусил моё ухо чуть выше мочки. Медленно сжимал зубы до тех пор, пока
Пережитое наслаждение, смешавшись с обалделым отупением от произошедшего, требовали выхода — сплетений рук, поцелуев, признаний смущённым шёпотом и… продолжения! Но Гордеев просто обнял меня, так же как до этого, и затих. Хотя в ягодицы мне до сих пор упирался точно не пистолетом.
Я выждала минутку… другую… Несмело полуобернулась:
— А ты?
Он не ответил. Я попыталась развернуться к нему полностью, но он не дал, силой удержав меня на боку, спиной к себе.
— Игнат, что не так?
— Всё нормально. Правда. Спи, через час подъём уже.
Но я, кажется, уже и сама догадывалась, в чём дело. Возмущение поднялось из самой глубины души, но я его проглотила. У каждого свои тараканы. С этим просто нужно покончить, решительно и бесповоротно.
— Если ты из-за моей… Ну… — Слова застревали, казались дурацкими, но всё равно неудержимо пёрли наружу. — Короче, я не девочка уже. — Подождала реакции, не дождавшись, подпихнула Гордеева локтем. — Слышишь? Ты уже не первый.
— Поздравляю, — глухо прорычал он из-за спины. — А теперь либо ты спишь, либо я пошёл, и мёрзни сколько влезет.
Глава 15
Чем больше проходило времени, тем призрачнее казалось всё, что случилось у костра той зябкой ночью. В какой-то момент я даже засомневалась — а не приснилось ли? Но нет. Прикушенное ухо болело потом ещё почти неделю, напоминая о звериных повадках Гордеева. В то время как сам он вёл себя будто ни в чём не бывало.
Глядя на него, я тоже невольно замыкалась. Избегала встречаться взглядами, была молчалива и порою даже груба. И вместо того, чтобы следовать своим коварным планам совращения, наоборот, отталкивала его и всячески подчёркивала своё пренебрежение. Но это внешне. Внутри же я билась в агонии. И чем дальше, тем безнадёжнее.
«Ну ладно, хорошо, он победил, — думала я каждый раз перед сном, когда выдавалась минутка задуматься хоть о чём-то, кроме происходящего с моей жизнью безумия. — Свёл с ума, заставил забыть осторожность и гордость. Но дальше-то что?»
А дальше ничего не происходило. Ничего похожего на то, что именно этого сумасшествия Гордеев от меня и добивался. Хотя, признаться, сама-то я, несмотря на предсмертные хрипы здравого смысла, уже отчаянно хотела бы перейти к практической части этого дурацкого спектакля. И гори оно синим пламенем — всё то, что не про безумие первой влюблённости!
В конце концов, какая принцесска не мечтает приручить дракона? Силой своей невинности и хлопаньем ресничек, ага.
Вот только Гордеев вовсе не пытался меня совратить. Он даже не пытался подставить меня или как-то использовать в личных целях. Наоборот — укрывал от неведомых опасностей и заботился. Этакой скупой, зачастую хмуро-безмолвной, но всегда очень практичной заботой. Примерно, как тогда у костра, когда не только согрел, но и побаловал. Или в следующие дни, когда выбирал для ночёвки не бомжатники какие-нибудь, а полноценные квартиры с раздельными кроватями, горячей водой, шампунями и нормальной едой в холодильнике.
И хотя при этом он шутил, что просто слишком стар уже для бичёвских ночлежек — я была уверена, что он-то как раз прекрасно может заночевать и под кустом, и под мостом, и вообще где угодно. А комфорт создаёт исключительно для меня. Откуда бралась эта уверенность? Может, я просто выдавала желаемое за действительное? Или потому, что в морозилке всегда обнаруживались мои любимые сырники с изюмом и крем-брюле?
Как и когда Гордеев умудрялся проворачивать делишки жильём я не знаю, но у него получалось на сто баллов! И плевать даже, что делал он это на мои деньги, ведь его документы и наличка утонули вместе с машиной.
За четыре дня после «купания» мы преодолели не меньше двух тысяч километров и сменили ещё несколько машин. Где Гордеев их брал я обычно тоже не знала, но как минимум две из них были угнаны, причём, одна — прямо у меня на глазах, с приставленным к виску водителя дулом пистолета.
Я тогда настолько испугалась, что заистерила, и Гордеев, целых пару часов выслушивающий мои гневные тирады, а потом и сопливые рыдания в закушенный кулак, остановил вдруг машину и, обойдя её, просто выдернул меня из салона… и обнял. Я билась в его руках, а он просто держал и, обжигая дыханием макушку, осторожно перебирал волосы.
— Ну вот и умничка, хорошая девочка, — шепнул в висок, когда я наконец сдалась и прибалдело затихла в его объятиях. — Ни один случайный хомячок не пострадает, клянусь.
И действительно, уже к вечеру мы бросили эту машину, целую и невредимую, возле магазина в центре одного из попутных городов. И окольными путями отправились в обратном направлении — мимо того места, где совершили это разбойное с угоном, мимо местечек, где снимали жильё для ночёвок в прошлые ночи, и дальше — куда глаза глядят.
Тогда-то до меня и дошло, что Гордеев специально творит весь этот беспредел — чтобы оставить ложный след в ложном направлении. И кто бы знал, как я от всего этого устала! Но последней каплей, как всегда, стала мелочь.
В тот вечер мы прибыли на попутке к очередному месту ночёвки в очередном городе, и пока Игнат принимал душ, я вышла во двор осмотреться. А если прям серьёзно — накрыло волнением, которое нужно было хоть как-то унять. Просто обычно в душ я всегда ходила первой, а тут — не успели мы приехать, как там закрылся Гордеев. И для озабоченной безответной страстью меня это стало сигналом — сегодня между нами точно случится что-то особенное!