Девочка, которую нельзя. Книга 2
Шрифт:
Игнат послушно исполнил, и даже не задал ни единого вопроса, пока я периодически забегала к нему то заварить травяной чай, то забрать плошку с мёдом и всякие сухарики-печеньки. Только один раз не выдержал, схватил за руку, заставляя остановиться. Я развернулась на ходу, поймав его загадочно-мерцающий тёмный взгляд, и на душе вдруг так потеплело! Не в силах сдержать довольную улыбку, склонилась к нему, прильнула губами к губам:
— Потерпи, скоро всё будет готово.
— Не знаю, как всё, — многозначительно подёргал он бровями, — а я уже готов и начинаю скрипеть
Я рассмеялась и, закусив губу, и сбежала. Секса у нас не было уже неделю — сначала я грузилась, потом Игнат, кажется, просто опасался ко мне прикасаться — из-за изрезанной спины, но при этом я постоянно ловила на себе его плотоядные взгляды. Ну и пусть потомится ещё чуток!
Наконец, с заговорщическим видом велев закрыть глаза и не подглядывать, я повела его в комнату. Там, на полу возле печки, было расстелено одеяло, стояли обычные хозяйственные свечи, чай, вкусняшки… Ну не камин, и не медвежья шкура, да. И не вино какой-нибудь стопятьсотлетней выдержки. Но зато этот отшельнический романтик шёл от самой души.
— Можно, — довольно мурлыкнула я. И тут же поспешила заверить: — Но это не про новый год! Это про нас с тобой! Просто так.
Игнат открыл глаза, и на лице его вспыхнуло удивление, тут же сменившееся искренним удовольствием. Такое не подделаешь. Рассмеялся, тепло и бархатно, как умеет только он:
— Тогда я пойду генератор вырублю, да?
— Эмм… Да! — словно школота на первом свидании, разволновалась вдруг я. — Я про него забыла, если честно!
Свет резко погас, исчезло фоновое, уже привычное уху тарахтение, и тут же стало тихо и так уютно, что по коже побежали тёплые мурашки.
Мы валялись на одеяле перед печкой, пили чай и просто болтали. И это была наша личная сказка, душевнее которой не случалось ещё за всю мою жизнь.
— А что, если у человека не одно значимое событие в году? — спросила я. — Что, если каждую неделю что-то новое?
— Ну прекрасно! Значит, человек скоро научится отделять зёрна от плевел. И у него всё равно останется в лучшем случае парочка самых важных. В идеале одно.
— А в худшем?
— В худшем он так и будет тащить за собой вообще всё.
— Это плохо?
— Нет, но распыляет. Как правило есть только одна причина для всего остального. Её и нужно найти.
— Вот уж не думала, что ты такой философ! — с нескрываемым благоговением выдохнула я.
Происходящее очаровывало. А плавно скользящая по моим ягодицам ладонь Игната, ещё и до чёртиков возбуждала. Кстати, мы оба были голые. Конечно, слегка напрягало, что Игнат нет-нет, да и оглядывал контролирующим взглядом художества на моей спине, но это такие шероховатости, без которых никуда. Как и невозможность спать на спине, например. Или почувствовать на себе вес навалившегося сверху Игната — а я очень любила миссионерскую позу именно за свою полную беспомощность в ней, и за полную власть своего варвара.
— О чём думаешь? — спросил он.
— Пытаюсь вычленить самое-самое.
— И как? Получается?
— Пока не знаю…
Почему-то шло по нисходящей: от настоящего к прошлому. И любое воспоминание было таким важным, что просилось на роль главного! Например, таинственный рисунок на моей спине! Разве это ерунда? Да нет, это ого-го! Но… А разве ерунда, что Игнат вообще согласился его сделать? Или нет, пожалуй, куда важнее наш первый секс — вот уж точно значимый момент в моей жизни! Ну да, ну да… А как насчёт того неожиданного раза у костра? Вообще-то, всё началось с него. Хотя нет. Всё началось с того, что Игнат нашёл меня на ферме…
И так я брела по воспоминаниям, пока не наткнулась, наконец, на действительно главное. Сердце тут же взволнованно заколотилось.
— Всё! Я знаю, что это!
— Ну и? — дразняще протянул Игнат пальцем по ложбинке ягодиц, нагло нырнул глубже, между ног. — Это круче чем шампусик под бой курантов?
— Вообще не сравнить! Хочешь, расскажу?
— Это не я должен захотеть, а ты. Но сначала сто раз подумай, чтобы не пожалеть потом. Иногда самое личное лучше и оставлять самым личным.
Я прикусила губу. Действительно, признаваться было очень волнительно.
— А ты? Знаешь уже, что это было у тебя?
— Конечно. Тут даже думать не о чем.
— Расскажешь?
— Возможно. — Поднявшись на колени, он с урчанием куснул меня за задницу и потянул под бёдра, приглашая встать на четвереньки. — Но не сегодня. И уж точно не сейчас…
Мы любились неторопливо, наслаждаясь своим голодом и голодом друг друга. Безгранично друг другу открываясь, доверяясь и отдаваясь страсти, которой, казалось, нет края…
— Короче, — уже потом, когда мы удовлетворённые и разморённые негой перебрались с пола на кровать, не выдержала я внутреннего зуда, — моё самое важное, это… — Сердце глупо забилось, но я всё-таки выдохнула: — Это наша с тобой встреча!
Игнат как-то непонятно то ли усмехнулся, то ли простонал.
— Правда! — вскинулась я, защищая своё самое ценное. — Ничего смешного! Наша встреча тогда, в клубе — вот мой личный Новый год. С неё ведь всё началось? И знаешь, я иногда думаю, а что, если бы ты меня так и не нашёл после бегства, и мы бы больше никогда не встретились? Жуть вообще! А ещё — я ведь могла тебе просто не понравиться чисто по-женски. И от этого тоже страшно, аж под коленками чешется. Или понравилась, но ты бы решил, что нельзя со мной связываться, ну, типа, малолетка, всё такое… — Говорила, а у самой ком к горлу подступал. — Ты — самое важное, что со мной случилось. Ты мой личный Новый год! Ну? А что у тебя, расскажешь?
Игнат обнял моё лицо ладонями, заглянул в глаза… и молча, с какой-то ожесточённой крепостью прижал к себе.
Конечно, я предпочла бы услышать это ушами, но и так всё понятно. Ведь по-другому никак. Ведь не было бы тогда ни этого волшебного вечера, ни моей саднящей спины, ни чувства спокойной наполненности счастьем. Неги после каждой нашей близости. Его молчаливой заботы и взглядов, от которых душа поёт. И уж тем более не было бы его ревности ко всяким там Коломойцам. Ну разве это не любовь? И если не это, то что тогда?