Девочка Лида
Шрифт:
– Ну и пусть себе смеется!
– презрительно пожимал плечами Лева.
– Можешь передать ей, что мне в высшей степени безразлично, что обо мне думает эта глупая девчонка!
И Лева продолжал очень серьезно совещаться с бабушкой относительно покупок всевозможных сластей и необходимых украшений для елки.
Увы, мальчику не удалось устроить задуманный им сюрприз для маленького Жучка. Перед самым праздником Лева сильно простудился, у него разболелось горло, и перепуганная Прасковья Андреевна быстро уложила его в постель.
Разумеется,
Дарья Михайловна, желая как-нибудь утешить ребенка, в свою очередь устроила для нее маленькую елочку, но девочка все время оставалась печальной и даже как будто осунулась и немного побледнела за последние дни.
– Уж и ты не расхварываешься ли у меня?
– озабоченно говорила Дарья Михайловна, щупая лоб дочери; но Иринка была здорова, она просто скучала по Леве.
За три дня до Нового года мальчику стало легче, горло его перестало болеть, и старшим братьям и Лизе разрешено было входить в его комнату.
Однако это нисколько не радовало больного.
– Ах, они только шумят и надоедают мне!
– жаловался Лева, немного капризничая после болезни.
– Бабушка, пошлите за Ирой, я хочу с ней повидаться, ведь теперь уже нет опасности для нее?
– Ну вот еще что придумал, к чему это ребенка тащить сюда! ворчала Надежда Григорьевна, не любившая маленьких детей.
– Неужели и без того у нас мало кутерьмы перед праздниками? Целыми днями толчея стоит!..
– Так что ж, матушка, пусть у вас и стоит толчея!
– сухо заметила бабушка.
– А Жучок посидит у Левы, и тут девочка никому не помешает! Да и, кроме того, мальчику после болезни нужен покой, а весь этот шум только раздражает его, и я даже очень рада, если около него побудет Ирочка, она такой тихий и кроткий ребенок!
И бабушка после завтрака сама заехала за ней к Дарье Михайловне.
– Будьте спокойны, душечка, - говорила она, - опасности никакой больше нет, он только еще немного слаб и не должен вставать с постели, но доктор решительно всех пускает к нему!
И вот, к великой радости своей, Иринка наконец водворилась у постели больного.
Девочка прицепила себе на грудь большой крест, вырезанный из красной бумаги, повязала голову белой косынкой, надела большой передник и серьезно уверяла всех, что теперь она Левина "милосердная сестра"!
Ее и называли все в доме "милосердной сестрой", и скоро оказалось, что она не только никому не мешает, но даже, напротив того, чрезвычайно полезна всем.
Никто лучше ее не угождал больному, когда мальчик начинал хандрить и беспрестанно требовал то одного, то другого.
Девочка умела исполнять его желания со свойственной ей кротостью и спокойствием и нисколько не раздражала его. Она подавала лекарство, приносила питье, укрывала ноги, если он жаловался, что ему холодно, тихонько гладила его голову, когда он
Все же остальные в доме, и в особенности шумливая Лиза, ужасно раздражали его, и мальчик был рад, когда около него оставались только бабушка и Жучок.
Теперь и Надежда Григорьевна переменила свое мнение об Иринке и сама начала просить Дарью Михайловну почаще и подольше оставлять у них девочку, а накануне Нового года было решено даже, что Иринка придет к ним с утра и останется ночевать у Субботиных.
В этот день Лева был как-то особенно раздражителен и капризен.
Мальчик страшно скучал. Вечером ожидалось много гостей, предполагалось устроить танцы, гадание, petits jeux[10], а он должен был лежать один в своей комнате и не мог даже выйти к ужину, чтобы встретить Новый год со всеми.- Мы придем в двенадцать часов поздравлять тебя с шампанским!
– в виде утешения говорили ему старшие братья.
– Доктор и тебе разрешил выпить один бокал!
Но это мало утешало мальчика, и он продолжал хандрить и капризничать.
В десятом часу вечера Иринку отправили спать. Ее уложили в комнате бабушки, рядом с Левиной.
– Ты только постучи немножко в стенку, если тебе что понадобится!
– убеждала девочка.
– А я уж услышу!
Она еще раз заботливо поправила одеяло больного и осмотрела столик около его постели, где были приготовлены на ночь питье, лекарство и коробочка с облатками от кашля.
Иринка ушла, и Лева остался один.
Спать ему не хотелось; он лежал с открытыми глазами и невольно прислушивался к оживленному говору в доме.
Прислуга гремела посудой в столовой, приготовляя все к ужину, молодежь громко болтала и смеялась в гостиной, а рядом в зале раздавались веселые звуки рояля.
Весь этот праздничный шум глухо доносился теперь по коридору в отдаленную комнату Левы, где, напротив, царила полная тишина, и сегодня, среди этой удручающей тишины, мальчик чувствовал себя почему-то особенно одиноким.
"Хоть бы кто по коридору прошел!" - думал Лева.
Словно в ответ на это желание около его двери послышались осторожные шаги...
На минуту бабушка тихонько заглянула в его комнату, но, убедившись, что мальчик лежит спокойно, она решила, что он заснул, и медленно направилась дальше.
– Бабушка!
– нетерпеливо окликнул ее вслед Лева, но старушка не слыхала его голоса, и скоро шаги ее совсем затихли в конце коридора.
"Ну, шабаш, значит! Теперь до двенадцати часов уже никто больше не придет ко мне!" - печально подумал Лева, и ему стало даже немного жутко.
Засуетившаяся прислуга, должно быть, позабыла опустить у него темные шторы, и теперь в окна смотрела морозная звездная ночь, и лунный свет, проникая широкими серебристыми полосами в спальню мальчика, придавал нечто призрачное всей обстановке этой просторной комнаты.