Девочка, мальчик, собака

Воскобойников Валерий Михайлович

А когда поднимал ее, услышал внизу шорох. Это был не Буль, потому что шорох донесся именно снизу. Антон замер и услышал дыхание человека.

Медленно, как загипнотизированный, он спустился на несколько ступенек вниз. И снова замер.

Шорох повторился.

И тут Антон почувствовал, что ему изо всех сил не хочется встречаться с тем, кто прячется сейчас внизу. Нет, ему не страшно было. Просто он понял, что встречаться нос к носу с тем человеком сейчас невозможно. Он даже не знал почему, только

чувствовал, что невозможно.

Он взбежал на свою площадку, хлопнул дверью и тут же услышал с лестницы громкие шаги бегущего вниз, а потом грохот уличных дверей.

Антон подскочил к окну, чтобы издалека, сверху увидеть и запомнить того человека. Но на улице никого не было. Лишь та девочка в красивом голубом пальто, Катя, пробежала по улице.

Осенний ветер

Вечером задул холодный ветер, и на улицу выходить не хотелось, но надо было обязательно вывести Буля.

А тут неожиданно забежала с дежурства мама.

Антон как раз надевал куртку, когда она открыла дверь.

— Я на минутку, посмотреть, как ты — и сразу назад, — она удивленно взглянула на сына и спросила: — Куда ты собрался на ночь глядя?

— Я тоже на минутку, задание по математике узнать. — Антон не знал, говорить про Буля или нет.

— А почему в куртке? Пальто бережешь?

— А я свитер надену.

— Ладно, — мама удрученно махнула рукой. — Называется, взглянула на любимого сына в пятиминутный перерыв. Я бегу назад, а ты быстро сходи за заданием.

Антон подождал, пока мама пройдет через двор, и лишь потом вышел на лестницу.

Едва он появился на улице, как его пронзил ветер, выдул все домашнее тепло.

Чтобы добежать до Буля, надо было пригнуться, почти лечь на этот ветер, а ветер не давал дышать.

За забором было чуть тише и теплей. Они с Булем так и походили здесь, у самой парадной. Пять шагов в одну сторону, пять — в другую. А потом Антон побежал домой.

Утром у него заболела голова.

Снова у Буля

Утром Катя вместе с отцом готовила завтрак. Точнее, папа готовил, а Катя накрывала на стол. Завтрак был всегда простой. Или творог со сметаной, или яичница, или яички в «мешочек», или просто бутерброды с колбасой да чай.

Потом Катя мыла посуду, а папа, поцеловав ее в лоб, убегал в свою школу. На днях он должен был перейти в другую школу, поближе. В той, старой, его долго уговаривали остаться, но он нашел им своего хорошего друга, учителя.

После ухода папы Катя еще минут двадцать сидела у пианино, дважды повторила новую сонатину, а потом тоже собралась уходить.

Время у нее было рассчитано точно по минутам. До школы идти быстрым шагом пятнадцать минут, да

раздеться три-четыре. Ровно без пяти она входила в класс.

В этот день у нее было шесть уроков, и времени после обычной школы у нее хватало только на дорогу до музыкальной — обедать было некогда.

Папа почти каждый день повторял, чтобы она брала с собой маленький термос и бутерброды. Но Катя стеснялась. Где она их станет жевать? В коридоре перед дверью в музыкальный класс?

После музыки Катя ехала домой усталая.

А еще надо было пообедать, убрать со стола, купить продукты по папиному списку, повторить все, что играла она в школе, чтобы не забыть замечания учительницы, потом сесть за уроки. И так неудачно получалось, что в этот же день в полседьмого приходила учительница французского языка. Она жила в их доме и была уже пенсионерка. Она и папу когда-то учила языку, а теперь бесплатно учит всех желающих детей в доме. В этом году желающих осталось лишь двое — она да восьмиклассница Ира. Остальные переехали в новые районы.

И когда Катя проводила до дверей учительницу французского языка, на ее «Бон шанс, Катрин!», ответила: «Оревуар, мадам!», потянуло вдруг Катю снова в тот огороженный дом взглянуть на собаку.

Как и вчера, она боролась с этой тягой. Взяла было книгу, но чтение не шло в голову. Наконец она сделала бутерброд с колбасой, завернула его и отправилась к тому дому.

Ветер, дувший со вчерашнего вечера, стал наконец стихать.

Сначала Катя походила около забора — боялась, вдруг сейчас вылезет из дыры прямо на нее Антон. Но все было спокойно. Уже начинало темнеть и входить в дом надо было быстрей. Наконец она осмелилась.

По лестнице Катя поднималась на цыпочках. Она была готова к тому, что в любую минуту хлопнет дверь наверху — квартирная, или внизу — уличная. Даже вздрогнула однажды, когда ей послышался какой-то скрип. Но это скрипело полуоткрытое окно на улицу.

Дверь была, как и все эти дни, привязана. Катя отвязала веревку. Ей показалось, что голос у Буля был особенно нетерпеливым.

И точно — сеттер прыгнул ей навстречу, почти выхватил из рук бутерброд, бумага, в которую он был завернут, при этом упала, а Буль сразу съел его.

— Песик, песик, — Катя гладила сеттера по спине и, как вчера, жалела, что не знает его имени.

А сеттер повел себя странно.

Он подбежал к лестничной двери и словно стал звать ее гулять.

Катя не знала, что и делать.

— Ну что ты, песик, — попробовала она успокоить сеттера.

Но сеттер отбежал от двери, схватил зубами ошейник с поводком, поднес к Кате и снова показал на дверь.

Катя колебалась еще с полминуты, но сеттер так настойчиво звал ее на улицу, что она послушалась.