Девочка, ты попала
Шрифт:
Поправив золотой браслет на запястье, Елена походкой от бедра подходит ко мне.
— А у меня для тебя сюрприз, — пухленькие губы растягиваются в улыбке. Она протягивает мне маленькую коробочку, перевязанную бантиком, и смиренно ждет.
— Да ну? — фальшиво улыбаюсь ей в ответ. — Как мило! — беру коробку, кручу ее в пальцах, замечая при этом, как у Лены горят глаза. Девушка немного наклоняется, отчего вырез на ее белой кофточке приоткрывается. Ажурное бельишко на показ.
— Открой, я старалась. — Сладкое поет мне в уши.
— Правда? — не перестаю играть в
— Я очень хочу, чтобы мы стали ближе. Кирюш, что бы ты не думал, но мы теперь семья. И ты мне очень, — она делает паузу, словно смакует слова. — Очень дорог.
— Да ты что? — сдерживаться больше нет сил. Поэтому я сжимаю коробку крепче и со всей дури кидаю ее в стенку. Подарок пролетает мимо отцовской любовницы, она даже вздрагивает, видать думала, я целился в нее. Нет, я бы и рад зарядить этой даме, да только девушек не бью. Это против моих принципов, какими бы мерзкими и продажными они не были.
— Ты совсем? — пищит Лена.
— А ты не знала? — я взрываюсь смехом, больше показушным, конечно.
— Господи! — выкрикивает Лена, взмахивая руками в воздухе.
— Не поможет. Лучше другого призывай, у которого на меня больше рычагов давления.
— Кирилл! — она вытягивает губы бантиком, словно нашла тут перед собой мальчика-девственника. — Ты мне дорог. Разве ты не видишь?
— Ой, как же я могу… — качаю головой. Затем подхожу к ней, кладу руку на талию и резко дергаю на себя, отчего Лена впивается ногтями в мою грудь. Глазки горят, дыхание учащается. Выглядим так, будто мы с ней парочка влюбленных идиотов.
— Кирилл, — шепчет она томно.
Моя рука скользит по ее талии, а Лена даже не рыпается, так и зависла, под натиском моих наглых приставаний. Кто бы сомневался. Наклоняюсь, и произношу тихо ей на ухо:
— Может мне трахнуть тебя, а? Прямо тут? Или нет! — весело заявляю ей, покачая нас из стороны в стороны. — Отсосешь мне? Давай, покажи какая ты хорошая.
— Что ты… — продолжает строить из себя недотрогу.
— Не переживай, я могу заплатить. — провожу большим пальцем по подбородку, очерчиваю контур и обхватываю его, поднимаю голову. — Сколько папочка тебе платит?
На этой фразе Елена не иначе возвращается в себя — отталкивает меня, поднимает руку и даже заряжает пощечину. Смотрит зверьком, словно колючки норовит вот-вот выпустить.
— Что? Думаешь мало дам? Так вот! — окидываю взглядом кухню. — Как ты ненасытная.
— Ты ведешь себя, как дерьмо!
— Отлично! — киваю в ответ. — Дерьмо воняет, поэтому не испачкайся. Ты же у нас такая нежная.
— Ты реально думаешь, что если будешь так себя вести, это вернет твою мать к жизни? — нарушает все границы эта дура. — Она сама виновата! Если бы хотела жить, не наглоталась бы таблеток. У нее с головой тю-тю было! А ты своим поведением отталкиваешь всех, даже нас с отцом!
Внутри меня словно динамит, который вот-вот даст сбой. Я едва сдерживаюсь, чтобы не разнести чертов дом вдребезги. А перед глазами мать. Как ее выгнали из дома, как я рвался к ней, умолял, стоял на коленях в кабинете отца. Он же лишь сухо кивнул своим охранникам, мол уведите.
— Кирилл, — эта дрянь пытается взять меня за руку, но я отталкиваю ее, хотя в душе готов разорвать за слова в адрес моей мамы.
— Все сказала? — цежу сквозь зубы.
— У тебя есть мы, милый, — щебечет Лена. — А твоя мать… если бы ты ей был нужен, она бы…
— Рот закрой, пока я не разорвал его. — Мой стальной тон заставляет отцовскую подстилку замолчать. Она бледнеет, хлопает непонимающе глазами и наконец-то отступает.
Я обхожу ее, находиться здесь — в этом доме, где, когда я родился, вырос, где мама пела мне колыбельные — теперь тошно. Лена будто облила мои воспоминания бензином и подожгла их, чтобы вместо теплоты, остался запах гари, а сама наслаждается оставшимися горстками пепла.
Телефон не беру с собой, не хочу ни с кем разговаривать. Я ненавижу день рожденья, потому что в этот день отец выгнал мать, избавился от нее ради своего прекрасного будущего. Она была не выгодной партией, для бизнеса невыгодной. Хотя второй брак у старика не вышел, но это не помешало ему раскрутиться и заиметь целое состояние.
Лена что-то пискляво кричит мне вслед, а я в ответ показываю ей средний палец и с шумом закрываю за собой дверь. Твою мать! Эта дрянь умудрилась испоганить и без того никчемное настроение.
На улице срывается неприятная морось, но так даже лучше — остыну, не погружусь в болезненное прошлое. Вообще, после того, как вернулся на родину, я запретил себе драматизировать жизнь. Весельчак, с мешком шуток, парень, нарушающий границы, свой в доску “чувак” — как меня только не называли. Все это Кирилл Беркутов, который заменил мальчишку, любящего играть на гитаре, смотреть на звезды и готовить. Второй я умер давно — вместе с мамой.
Транспорт никакой не беру, решаю прогуляться пешком по городу. Не знаю, сколько уходит время, пока я добираюсь до парка. Останавливаюсь напротив будки со сладкой ватой, и вдруг в голове вспыхивает яркое воспоминание. Оно врывается ураганом, словно задаваясь вопросом: “ты серьезно об этом забыл, дружок?”.
Мне, было, кажется… десять. Мама встретила подругу, а мне стало так скучно с ними, что я попросился пройтись сам до вагончика со сладкой ватой. А потом… внезапно увидел девочку. Она сидела на лавке, утирая слезы руками. Я подошел к ней, молча разглядывая незнакомку. У нее были красивые волосы цвета темного шоколада, она заплела их в две косы. На ногах кеды, правда, испачканные, словно девчонка бежала по лужам. Летний ветер игрался с ее шифоновым сарафаном в горошек.
— Тебя… обидели? — спросил я беспардонно, склонив голову на бок. Она посмотрела на меня, потом на облако сахарной ваты и снова заплакала.
— Вот, — я оторвал кусок и протянул ей. Она не взяла, будто стеснялась или еще что-то, я толком не понял. Не придумав ничего лучше, я взял ее руку и вложил в ладонь палочку, на которую была намотана вата.
— Что? — всхлипнув, прошептала она.
— Мама говорит, что сладкое заставляет улыбаться.
— Я… — девочка поджала трясущиеся губы. Тогда я дотронулся пальцами до уголков рта и улыбнулся.