Девочка. Девушка. Женщина
Шрифт:
– Да что рассказывать? Вы все знаете, если только… Дана Родионовна, я такого наделала вчера! Вы еще не в курсе, что у мамы неприятности?
– Нет, – небрежно взмахнула рукой. – Я же теперь тут совсем редко бываю.
– Да? – удивилась я.
– Эх, Сенька, я ж уже два года в театре работаю, а ты и не знаешь.
– Как? Вы же отказались!
– Ну, это поначалу. Потому что куда мне было своих детей деть? А потом я нашла толковых помощников в балетную студию, подготовила их, ну и… – повела плечиком, – согласилась. Сама понимаешь –
– Еще бы!
Господи, почему она никогда мне об этом не рассказывала? Наверное, потому что я не интересовалась? Звонила все реже, пока все было хорошо, и больше своими успехами делилась, думая, что ей, как моему первому педагогу, это будет приятно слышать. И мысли не было, что это, в общем-то, довольно эгоистично.
– Так что там с Ирой?
И я рассказала. Все, что знала сама. Ну и, конечно, про мою поездку к Вершинину, потому как знала, что они с Даночкой поддерживают связь. Было стыдно до ужаса упасть в ее глазах, но уж лучше пусть она от меня узнает.
– Дура, – как всегда коротко и хлестко резюмировала Романова. Я только вздохнула и перевела взгляд за окно. Жила Даночка на последнем этаже. И вид здесь был не в пример лучше, чем открывался из нашей квартиры. Даже маяк при желании можно было разглядеть, но в основном – рыбацкие лодки, ведущие за возвращение домой нешуточную борьбу со стихией, которая норовила их утащить в бездонное подводное царство.
– Стыдно так. Предложила себя, как дешёвка. Что он обо мне подумает теперь… – просипела я, ведя пальцем по краю чашки.
– Не того стыдишься, Есения!
Но я, как будто не слыша Даночки, продолжала:
– Никогда не думала, что смогу на это пойти. Ведь предлагали. И за роли, и за… – вздохнула, – ну, вы знаете, как это бывает.
– Да уж кому об этом знать, как не мне. Но говорю же – ты не о том думаешь! Ни один человек не знает степени своей моральной стойкости, пока на его долю не выпадет какого-нибудь страшного испытания. Миллионы людей по всему миру пользуются уважением лишь потому, что никогда не были поставлены на край пропасти. Судьба их берегла.
– Исходя из такой логики, края я достигла, когда надо мной нависла угроза выдворения из театра.
– Как видишь, нет. Благополучие родных оказалось для тебя важнее. Или просто этот случай стал последней каплей. Этого тоже нельзя исключать. Тут твоей вины нет.
– А где есть?
– В ситуации с Артуром, конечно. Какого черта тебе взбрело в голову ему себя вот так предлагать?!
– А что мне было делать?!
– Просто попросить, Сеня. Он бы никогда не смог тебе отказать, ты что? Своим же предложением ты просто… – Даночка резко взмахнула рукой и, вздохнув, взялась подлить нам чаю. – Он же к тебе со всей душой.
– Думаете, я все испортила?
– Смотря о чем ты. Матери твоей он поможет, а вот в остальном… Он сколько на твой светлый лик облизывался? Года четыре? Ну, да… С твоих восемнадцати.
– Да в прошлом это, –
– Может, и так. Синица в руках, знаешь ли.
– И ладно. Так даже лучше. Неудобно, да… Но что уж? Мы теперь вряд ли где пересечемся. Как-нибудь переживу. А если маме поможет, буду всю жизнь ему благодарна.
– Поможет, даже не сомневайся. А что касается «вряд ли где», ты что, всерьез решила уйти из профессии из-за одной малюсенькой травмы?
– Не такая уж она малюсенькая! – возмутилась я.
– Так, – хлопнула рукой по столу Дана Родионовна. – Пойдем.
– Куда? Там погода какая!
– Ничего, не сахарные, не растаем. Тут до студии всего пара кварталов. Хочу своими глазами увидеть, так ли все плохо, как ты ноешь.
– Я не ною!
Глава 4.3
Глава 4.3
– Тогда тем более. Иди за рюкзаком, пока я тут приберусь. Встретимся у подъезда.
Я мотнулась домой – родители уже разъехались по своим работам, и объясняться с ними не пришлось, собрала вещи, как на обычный класс, и слетела вниз. После разговора с Романовой мне стало гораздо легче. И в этом мое настроение недвусмысленно перекликалось с погодой. Мне было понятно ее стремление излить и выпустить из себя все то, что скопилось.
– Разогревайся, и сразу за станок.
Ну вот, как будто мне снова десять.
Я потянулась, села в поперечный шпагат и так подула в пуанту, разогревая кожу, чтобы туфля села ровно по ноге. Привычные, давно отточенные действия успокаивали. И даже порванная связка ощущалась вполне ничего. Правда, для обычного человека, а вот для балерины… М-да. Но как-то справлюсь. Час на станке. Час в серединке.
– Батман тандю с плие.
– Детский сад, – пробурчала себе под нос.
– Давай-давай. Потом под адажио медленное поднятие ног. В конце прыжки.
К прыжкам я уже ушаталась так, что ничего хорошего и близко не показала. Это бесило, а еще чертов плеер. В театре на классе нам подыгрывали вживую. И если что-то не получалось, мелодия начиналась ровно с нужного места, не то что сейчас.
– Как-то так, – просипела я, согнувшись в три погибели и упершись ладонями в трясущиеся колени. В форме я не была, хотя и пыталась ее поддерживать. Но операция и последующая реабилитация, чтоб ее, сделали свое дело.
– Кисточки великолепны! Вот что значит – правильно поставили. Над стопочками еще поработаем. Ты пока осторожничаешь, оно и понятно. Ну и в общем, конечно, потрудиться придется.
Кисточками балетные называли кисти рук. Стопочками – стопы. В детстве это страшно меня смешило. А сейчас… сейчас было грустно. Потому как я же понимала, как все плохо было. Романова меня просто щадила.
– Зачем, если для меня все закрыто?
– Там? Ну и черт с ним! Что тебе мешает танцевать здесь? Зажралась? Слишком мелко? – сощурилась Даночка.