Шрифт:
I
Попробуйте-ка рассмешить мою старшую сестру! Сама не смеется и другим посмеяться не даст. Вечно ей надо из себя командиршу строить, честное слово! Нет бы сообразить, что сегодня день особенный. Неужели непонятно, если вся страна за то, чтобы был день смеха, значит, это здорово! Все, все сегодня будут веселиться. Всем-то запретить она не может — слабо, но ей хочется, чтобы по адресу улица Бон-Пастер (Доброго пастыря то есть), дом 88, шестой этаж, квартира слева, никто не смеялся.
Мама сказала: «Только по необходимости».
Моя старшая
— Сегодня необходимость есть!
— Нет никакой необходимости.
— По необходимости или по случаю!
— По случаю? Какой такой случай?
Это же надо так туго соображать. Она на два года старше меня и еще спрашивает:
— Какой такой случай?
Что ж я такая неповоротливая? Надо было бежать и хватать мамин телефон. С того, что на кухне, я позвонить не могу. Он слишком высоко висит.
— Ну, день рождения там или праздник. Сегодня праздник — первое апреля. День шуток! Что, уже и посмеяться нельзя?
Я и младшей сестре обещала, что мы повеселимся как следует. Она ждет, а обещания надо выполнять. Я должна обойти командиршу, хоть тресни.
Ударить по руке — это запросто, кого угодно, только не командиршу. Слишком дорого обойдется. За командиршу-то власти горой. Я не боюсь никого и ничего, но власти — ну их, лучше с ними не связываться, себе дороже.
Я оборачиваюсь посмотреть на результаты своих неудачных усилий. Разочарование ясно читается на круглом насупленном лице моей младшей сестры. Этак я скачусь ниже старшей в ее глазах. Да что там, моргнуть не успею, как стану последней спицей в колеснице.
Младшая перейдет на сторону командирши. Будет при ней рядовым.
Ничего, я кое-что придумала.
— Если дашь нам посмеяться, мы больше не будем называть тебя Ушки-на-макушке.
Это я торгуюсь со старшей.
Вся семья зовет ее Ушки-на-макушке, потому что она всегда все слышит. Как ни прячутся взрослые, когда хотят поговорить наедине, — все равно слышит. У нее антенны есть. Как у радио. Потом мы собираемся вместе. И слушаем ее «выпуск новостей». Она рассказывает нам, о чем говорили взрослые, и мы знаем, что от нас скрывают. Можно обсудить, согласны мы или нет. Потом мы дуемся на маму или, наоборот, даем понять, что довольны. Высказывать свое мнение маме в одиночку нельзя — мнение у нас для мамы всегда общее.
Командирша задумалась. Кажется, я попала в точку. Теперь-то она уступит. Ее давно достали все эти клички. Но с другой стороны, кто же поддержит маму, если не она. Нет, еще рано радоваться. Ей не нравится моя шутка. Новая отговорка: мама испугается.
— Вот и здорово! Иначе какая же это будет шутка?
Ну да, чем глупее розыгрыш, тем скорей в него поверят, а чем сильнее разыгранный струхнет, тем смешнее!
Даже Ив Мурузи [1] сказал в новостях, что в Париже рухнула Эйфелева башня! То-то переполох поднял, представляете? Вот смеху было, когда он сказал в конце: «Дамы и господа, я приношу вам свои извинения за пережитое волнение — с первым апреля!»
1
Известный
О-ля-ля! Ну и умора!
— Над мамой не шутят.
Она посторонилась. Значит, мне можно позвонить и кого-нибудь разыграть. Значит, нельзя больше называть ее Ушки-на-макушке. Значит, разыгрываем кого-нибудь другого, не маму. Обидно. С мамой этот розыгрыш удался бы лучше всего, уж точно.
— Тогда Анжелу?
Она больше не проронит ни словечка.
Если позвоню я, тетя может догадаться. Тетя Анжела — она не такая, как мама.
— Лучше ты позвони.
У одних людей прямо на лбу написано — «шутник», а у других всегда серьезный вид. У моей старшей сестры в ее двенадцать лет вид серьезнее, чем у взрослых. С таким видом да еще в двенадцать лет только и устраивать розыгрыши. Кто угодно купится!
Она даже не отвечает. Мотает головой вправо-влево секунд пять. У меня так и вертится на языке: «Смотри, а то и по серьезной физиономии схлопотать можно!» Все эти пять секунд я гляжу на нее и думаю: «Повезло тебе, что ты под защитой властей».
— Подлиза.
— Ага, подлиза.
— А ты перестань повторять за ней всякие глупости!
— Ничего я не повторяю!
— Нет, повторяешь! Повторюшка!
Так ее, старушка, так ее, покажи, кто тут командирша, а кто рядовой.
— А почему ты не позвонишь? Ты у нас самая маленькая, Анжеле и в голову не придет, что это шутка!
У младшей делаются круглые глаза. Можно подумать, учительница на уроке попросила ее сосчитать материки.
— Ну? Позвонишь?
Младшая приосанилась. Раздумывает для вида, хочет показать и командирше, и ее сопернице, что она тоже человек Откашливается. Если она скажет «нет», командирша будет ею гордиться, но какой с того прок? Если согласится, я несколько часов буду ее обожать. Она станет героиней!
Торжественным кивком головы рядовой дает согласие. Он готов сыграть шутку. Браво! Я знала, что ты не такая дура, хочется мне ей сказать. Но я не скажу — она все равно ни фига не поймет.
Ее тихий, приглушенный голос еле слышен. Моя младшая сестра не говорит, а бормочет.
— Хорошо.
Ну вот, все довольны, теперь повеселимся.
Я сама набираю рабочий телефон Анжелы.
Прижимая трубку к уху, младшая сестра становится рядом с тумбочкой. Расставляет ноги. Напрягает колени. Сосредотачивается.
Настроена она по-боевому: вон как держится. Будто урагана ждет. Ну да ладно, лишь бы не испортила шутку.
За телефоном лежит кружок — отводная трубка. Я беру ее в руки. Командирша отошла в сторонку. Ей совсем не интересно. А нам с младшей на нее плевать.
Гудки. И-и, и-и, и-и. Я начинаю пританцовывать: скорей бы.
В трубке раздается тетин голос. Ну, младшая, не подведи.
— «Бумага Лиона», слушаю вас.
— Алло, тетечка?
— Что случилось? — тут же спрашивает она.
Если две старшие дали позвонить младшей, значит, стряслось что-то нешуточное.
Отлично сыграно! Отлично!
Как она сразу всполошилась! Девочки в большой опасности. Спасибо тебе, командирша! Так даже лучше!
— На помощь! На помощь! «Он» пришел!
Малышка все-таки врубилась. Розыгрыш получается что надо. Браво! Браво!