Деволюционист и Эмансипатрикс
Шрифт:
Вскоре мать упомянула радикала Эрнола; похоже, эти люди были в частном порядке проинформированы о том, что Поварт скрывает от рабочих. Форт сказал:
– Я очень испугался, когда узнал об этом. Если к философии этого парня прислушаются, то нам всем, возможно, придется работать, чтобы зарабатывать на жизнь!
Его смех раздался громче остальных; затем он вспомнил о работе Моне.
– О, я совершенно забыл, честное слово.
– Не стоит об этом, – шутливо ответила хирург. – Я должна сказать вам, что эта моя служба в значительной степени маскировочная. Я принадлежу
Форт был сильно удивлен.
– Вы – доброволец?
– Совершенно верно. Всегда должен быть кто-то из нашего класса, к кому люди могут обратиться, если у них возникнет подозрение, что мы не демократичны. Кроме того, мне всегда нравилась хирургия.
Она вкратце рассказала о своей работе.
– Да вы известная личность! – заявил спортсмен. – Мне стыдно перед вами, я ведь ничего не делаю, только развлекаюсь.
– Что вполне нормально, мистер Форт, – заверила его мать. – Я изо всех сил старалась не впутывать Мону в это дело, я планировала вывести ее в свет. Но она решила заняться хирургией, так что…
Остальное она оставила воображению Форта.
Через минуту Билли услышала звук приближающейся аэромобили. Вскоре машина оказалась достаточно близко, чтобы она смогла разглядеть, что она очень похожа на яхту, выкрашенную в белый цвет и имеющую очень высокие мачты. Полотнище уже было развернуто, и судно опускалось под управлением необычайно мощных крыльев.
– Это служебная яхта мистера Поварта, – пояснила Мона Форту.
Судно мягко приземлилось на краю лужайки, в некотором отдалении. Все трое на террасе не тронулись с места, когда Поварт в сопровождении восьми человек в форме стремительно спустился по короткой лестнице и быстро зашагал к дому. Восемь охранников, каждый из которых имел при себе коричневый кожаный футляр, похожий на кинокамеру, заняли неприметные позиции неподалеку. Однако эти футляры не предназначались для фотосъемки, Билли посчитала их чем-то вроде уменьшенных скорострельных пистолетов.
Не успел Поварт приблизиться на расстояние вытянутой руки, как Мона наклонилась к Форту.
– Это мой жених, – с явным усилием произнесла она, а когда выпрямилась, ее руки дрожали.
Форт воспринял это на удивление спокойно. Он скрыл любой намек на свои чувства, когда ему представили председателя. Поварт бросил на него один пронизывающий взгляд, затем подошел в своей твердой, уверенной манере и взял обе руки девушки в свои. Она осталась сидеть на своем месте.
– Я очень рад, что вы так хорошо выглядите. Вы чувствуете себя полностью восстановившейся, Мона?
– Да, спасибо, – прохладно ответила она. – Наверное, я должна сказать, что благодаря мистеру Форту.
Поварт обратил свой острый взгляд серых глаз на спортсмена.
– Если я могу хоть как-то показать вам, как я ценю это…
Форт энергично махнул рукой.
– Подождите, пока я сделаю что-нибудь, что будет стоить мне настоящих усилий!
Что-то в его голосе насторожило председателя. Он внимательнее присмотрелся к спортсмену, и Билли почувствовала, что сравнивает их. Они оба были крупными парнями, но в остальном не было никакого сходства. Один из них был темноволосым, а другой – блондином; кроме того, он был несколько тяжелее Форта и принадлежал к тому типу людей, которые должны быть всегда безукоризненно одеты. Его внешность была обусловлена четкими линиями лица, строгими глазами и сильным ртом.
Если один был импульсивным, то другой – спокойным. Форт любил рисковать, другой не действовал, пока не был абсолютно уверен. Билли решила, что из них двоих он был более твердым, более надежным, а также наименее симпатичным, именно по этой причине. Непогрешимость – страшная вещь.
Мать встала с какой-то репликой о том, что надо бы пойти в сад, и Форт предложил свою руку. Поварт воспринял их уход как нечто само собой разумеющееся и продолжал стоять, он редко садился, прямо напротив Моны.
– Я надеюсь, – сказал он в своей непринужденной манере, – что вы сможете догадаться надеть вот это, – и он достал из внутреннего кармана небольшой футляр из синего бархата.
И в следующее мгновение Билли, заглянув, так сказать, через плечо Моны, увидела кольцо из какого-то молочно-белого металла с одним овальным камнем кроваво-красного оттенка. При виде его хирург испустила слабый вздох.
– Подкуп и корысть! – воскликнула она и стала надевать кольцо на средний палец левой руки. Но не успела она это сделать, как остановилась.
– Чуть не забыла.
Она бросила на Поварта косой взгляд.
– Вчера вечером я все обдумала, и… Ну, вы же знаете, как женщины меняют свое мнение.
– Уверен, что вы не изменили полностью свое мнение обо мне? – спросил он скорее недоверчиво, чем озабоченно.
– Нет, просто мне нужно больше времени, чтобы все обдумать, вот и все. Не то чтобы я думал о вас меньше, чем раньше, но почему-то после такого близкого знакомства я не так убеждена в своей способности оправдать ваши ожидания.
Это было сказано так, как будто она заранее это сформулировала.
Поварт не проявил особого беспокойства.
– Конечно, мне очень жаль, но, возможно, это и к лучшему. Не сомневаюсь, что вскоре вы убедитесь в этом так же ясно, как и в тот день.
Он сделал паузу, пока девушка медленно протягивала ему кольцо.
– Почему бы не надеть его, Мона?
– Я бы предпочла не надевать его, пока не буду уверена. Но это ужасное искушение!
И Поварту ничего не оставалось, как отразить ее улыбку своей, а маленький футлярчик тихонько положить обратно в карман.
Почти тем же движением он достал часы.
– Вы должны меня извинить. Как обычно, государственные дела.
– Конечно, – ответила она, поднимаясь.
Она бросила быстрый взгляд вокруг, затем игриво покачала головой, когда Поварт сделал один нетерпеливый шаг к ней.
– В следующий раз, – сказала она; он поджал губы, крепко сжал ее руку и зашагал прочь. Через минуту он и его охранники вернулись на яхту, а еще через три минуты исчезли из виду.
К этому времени вернулись Форт и мать Моны. Между ними произошел быстрый обмен взглядами, после чего мать извинилась и ушла в дом. Форт вдруг почувствовал себя неловко.