Девушка с холста
Шрифт:
— Гостей намывает, — подумал Юрий, глядя на него. — Хотя кого может принести в такую рань?
К нему самому давно уже никто не жаловал, а соседи раньше, чем в девять, по выходным никогда не просыпались.
Каждый одесский дворик являл собой отдельный мир. Люди, живущие в нем, напоминали соседей по коммунальной квартире или членов одной семьи: соседям друг про друга было известно все. Чтобы скрыть от окружающих личную жизнь, нужно, по меньшей мере, пройти школу разведки. Юрию скрывать что-либо не было необходимости. Все знали, что он живет творчеством. День обычно
Однажды он вдруг почувствовал, что исписался: морские пейзажи, виды города, лиманы — все это показалось ему избитым. Свои работы ему перестали нравиться, и он их все уничтожил, оставил лишь одну, свою любимую: «Пересыпь весной». Кризис случился после посещения очередной выставки молодых художников Причерноморья. Юрий понял, что его работы ничем не отличаются от сотни работ других художников. Он был не хуже остальных, но и не лучше, главное, у него не прослеживалось своего отличительного стиля.
Теперь он не торопился приступать к работе. Как прежде, вставал по привычке рано, но никуда не шел, а бродил по квартире. Мог неподвижно сидеть в кресле, глядя в никуда, или, как сейчас, стоять на веранде и смотреть во двор со своего второго этажа.
Он не сразу узнал в появившемся молодом человеке своего брата. Артем открыл кодовый замок на калитке и тихо подошел к лестнице, ведущей на веранду Юрия. Художник очень удивился визиту: в столь ранний час он никак не ждал гостей, а братца тем более. Они с Артемом в последнее время почти не общались, у каждого была своя жизнь, виделись лишь на семейных сборищах в доме отца.
Юрий хотел было поприветствовать брата, но тот его жестом остановил: не надо нарушать тишину. Быстро поднялся на веранду и увлек за собой хозяина.
Артем, не разуваясь, прошел в гостиную и уселся в кресло.
Юрий терпеть не мог привычки брата не снимать уличной обуви при входе. В другой раз художник бы возмутился, но сейчас ему было все равно. Он до того ушел в себя, что ничего не замечал вокруг. Это подтверждала и обстановка в квартире: разбросанная всюду одежда, кое-как заправленный диван, грязные чашки и тарелки горой возвышались на письменном столе. Сам Юрий имел вид под стать квартире: лохматый, в старом свитере с вытянутыми рукавами, он выглядел таким же заброшенным. На лице его было выражение не то глубокой печали, не то полнейшего безразличия.
Из размышлений его вывел голос брата:
— Чаю хочешь?
— Нет, — чуть помедлив, ответил Юрий, — не хочу.
— Тогда я попью сам.
Артем прошел на кухню, давно скучавшую по уборке. Откопал среди нестираных полотенец чайник, в нем что-то плескалось. Он добавил воды и поставил его на плиту, такую же грязную, как и сам чайник. Вообще все вещи на кухне идеально сочетались друг с другом: пыльные полки украшали по-дикарски разорванный пакет с манкой и сваленные набок стаканы, пеналы с серо-желтыми разводами грязи хорошо подходили к жирным стенам с отколупавшейся краской. Если бы на этой кухне появился хоть один чистый предмет, он явно нарушил бы своим видом гармонию — это как выделяется одно начищенное до блеска оконное стекло среди остальных немытых.
В холодильнике сиротливо лежал остаток испортившегося сливочного масла. Тут же на отдельной полке стояло несколько банок с яркой жидкостью. Артем понюхал содержимое.
«Несъедобно, — пришел к выводу он, — хоть бы пожрать купил, что ли, богема криворукая».
Затем он пошарил по шкафчикам в надежде найти чего-нибудь к чаю. Нашлась палитра, вилка с одним зубцом, обертка от шоколада и еще куча всякого хлама — все, кроме мало-мальски пригодных продуктов.
— Ты имеешь сахар? — обратился он к Юрию.
— Посмотри там, в сахарнице, — донесся из комнаты голос.
«Осталось только ее найти», — подумал Артем.
По характерным остаткам на стенках одной из стеклянных банок Артем определил, что именно ее брат именовал сахарницей. «Будет чай без ничего, хоть заварка нашлась у этого аскета».
Артем вернулся в комнату с чашкой в руках и остановился около картины, единственной в квартире. Он никак не мог начать разговор. Когда он сюда шел, ему казалось, что все будет просто, но, увидев брата, его отсутствующие глаза, он растерялся, чего раньше за собой никогда не наблюдал.
— Красиво рисуешь, Юрик. Прямо Вагнер.
— Вагнер — это композитор, — поправил Юрий, — Ван Гог — художник.
— А я что сказал? Прямо Ван Гог с Кустодиевым.
— Зачем ты пришел, у меня нет экспозиции. Если стал интересоваться картинами, ступай на Дерибасовскую, там сейчас выставка, — насупился Юрий.
— Да, вижу, дела у тебя не идут. Ты не подумай, что я пришел просить занять мне денег.
— Тогда что тебе надо?
— Могу я соскучиться за родным братом, что ты, как приемный?
— Раньше за тобой тоски не наблюдалось, — недоверчиво буркнул художник.
— Так дела, некогда, замотался, закрутился.
— Какие у тебя могут быть дела? Все порхаешь где-то.
— Давай не будем об этом, я пришел к тебе с предложением. — Артем наконец-то решился. — Хочешь поехать в гости к Репину?
— К какому Репину? — не понял Юрий.
— К Репину, который «Боярыню Морозову» нарисовал. Ну, ты его должен знать, известный художник.
— Во-первых, «Боярыню Морозову» написал Суриков, а во-вторых, оба живописца давно умерли. Куда ты меня приглашаешь, на кладбище, что ли?
— Я тебе предлагаю поехать в Репино, что под Петербургом, так сейчас дачный поселок называется, в котором Репин жил. Устроить тебя в его усадьбу, извини, не получится — связи не те, но домик у залива организую.
— Какой домик, у какого залива? — Юрий начал сердиться. — Что ты мне голову морочишь?!
— Вовсе не морочу, — Артем сделал вид, что обиделся. — Я помочь тебе хотел, у тебя кризис и все такое. Думал, съездишь, развеешься. Опять же, новые пейзажи, впечатления. У моего приятеля дача в Репино, он в Чехию уехал, так что никто не помешает, и народу вокруг мало — как ты любишь. Короче, живи и наслаждайся.