Девушка с хутора
Шрифт:
— Чего ты от меня хочешь?—Оля поднялась.—Чего ты от меня хочешь? Что ты ко мне лезешь?
— Девочки, царевна гневается,—обратилась Леля к подругам. Те засмеялись. Тогда Оля выскочила из-за парты и подбежала вплотную к Леле.
— Ты слышишь?! Уйди, а то...
— Что? Что «а то»?—перестав кривляться, спросила Леля.— Думаешь—я тебя так и испугалась? Царевна! Круглый год одно и то же платье носишь, на каждом локте по четыре латки да по три заплатки, а воображаешь о себе кто его знает что. Думаешь, что твой отец и в самом деле сделается...— тут она запнулась,
— Пусть твой отец будет атаманом. Что ты ко мне пристала?
— Мой отец и так атаман.
— Ну и радуйся.
— Воображаешь, что теперь атаманов совсем не будет?
Оля поняла, что Леля старается вызвать ее на ссору и решила не поддаваться. Однако, не выдержала и ответила:
— А вот тогда посмотрим—будут атаманы или не будут.
— Девчата, вы слышали?—Леля повернулась к подругам.— Вы слышали?
— Не трогай ее,—пряча улыбку, сказала Симочка,—не подходи—насекомых наберешься.
— Ха-ха-ха! Вот так царевна!—прыснула Рая.—С насекомыми! Ха-ха-ха!
Оля стояла, как затравленная. Она переводила глаза с одной девочки на другую, ища сочувствия. Вдруг—этого никто в классе не ожидал—с парты вскочила Нюра.
— Бросьте!—запальчиво крикнула она.—Что вы все на одну напали? Лелька! Сядь на место!
В первую минуту ни Леля, ни Оля и никто из девочек не могли понять, шутит Нюра или говорит серьезно. Когда же она решительно стала между спорившими, все поняли, что это не шутка. Леля смутилась, и ее нежное личико стало покрываться пятнами, голубые глаза посерели...
— Вот как...—медленно Iпротянула она.—Значит, ты, Нюрка, за эту дрянь? Да? Ну, хорошо... Так и запомним...
В класс быстро вошла Таисия Афанасьевна. Она была бледна и встревожена, под глазами у нее лежали тени. Не отвечая ни на чьи приветствия, она торопливо приказала:
— Немедленно по домам!
А когда ее стали спрашивать: «Почему? Что случилось?» она беспомощно опустилась на стул.
— Ах,—она вскочила,—какие вы глупые! Сами должны понимать. Не маленькие. Не видите, что кругом творится?
— Большевики?—испуганно спросил кто-то, и все, кроме Оли, молча обступили учительницу.
— Успокойтесь!—Таисия Афанасьевна подняла руку.—Успо-койтесь! Пока еще ничего такого нет, пока...—тут она заметила Олю.—Гнездюкова, не копайся. Живо собирай книги. Собрала? Иди домой...
И только тогда, когда Оля, Галя и еще некоторые девочки оставили класс, она, окруженная тесным кольцом близких ей учениц, тихо сказала:
— Спокойствие. Поняли? И язык за зубами. Поняли? И не суйтесь никуда. А там видно будет... А ты, Леля, в особенности будь осторожна.
— А вот Нюрка,—не вытерпела та,—а вот Нюрка у нас за всяких босячек заступается. Рассказать?
— Ой, сейчас не до того мне.
Таисия Афанасьевна ушла.
— Твое счастье,—посмотрев на Нюру, бросила Леля.
— А ты дрянь и ябеда,—коротко ответила та.
— Ничего, ничего... Я тебе еще это припомню.
Нюра повернулась к Леле спиной и стала быстро собирать книги.
XIII
Олю разбудила Акимовна.
— Вставай, закрывай хату и беги ко мне. Вот тебе ключ. Да не копайся, не жди, пока люди начнут по дворам просыпаться...
Но не одна Акимовна встала нынче раньше обычного. Уже и тут и там открывались ставни, хозяйки выглядывали из-за плетней, сводились по-двое, по-трое, о чем-то таинственно перешептывались. Одни покачивали головами, другие радостно и возбужденно поглядывали вдоль улицы.
Оля шла торопливо, стараясь ни с кем не встречаться. Выбирала самые безлюдные переулки. Знакомой ей дорогой добралась до хаты Акимовны. Отворила дверь и вошла в темные прохладные сени, из сеней в горницу. Там было тоже темно, ставни оставались еще закрытыми. Но Оля не побежала открывать их, она забилась в угол, села на скамеечку и, прислушиваясь, стала ждать...
Леля тоже проснулась сегодня рано. Ее разбудила мать. Отца уже не было дома. И работница Фрося исчезла куда-то. Самовар пришлось разводить самим. Однако, когда он закипел, его приглушили и оставили в кухне. Так и не пили чая.
Леля с матерью молча укладывали вещи в чемоданы и ящики и лишь изредка перебрасывались короткими фразами.
Леля старалась помогать матери, но у нее ничего не клеилось. Она волновалась и то и дело подходила к окну.
По улице скакали вооруженные казаки. Вот промчался и мишкин отец—Иван Макарович. Он был при шашке и при кинжале. Под ним—прекрасный вороной конь. А вот, поблескивая погонами, во главе полусотни казаков пронесся офицер Костик. Вот еще знакомые казаки. Торопливо прошел фельдшер Губа. Оглядываясь во все стороны, пробежал Федя Тарапака. О чем-то горячо рассуждая, торопливо прошли с винтовками два гимназиста из восьмого класса. Отчаянно гремя и подымая пыль, протарахтела высокая фура, полная людьми. У всех в руках были железные лопаты. Мать объяснила Леле: «Окопы рыть».
У Лели похолодели руки, она стала зябко ежиться.
— Мамочка, страшно! Неужели так близко будут воевать? Зачем же их подпускают сюда?
Мать не ответила, только махнула рукой. Это означало: «Молчи, и без тебя тошно».
А во дворе уже стояла запряженная парой коней тачанка...
... Не обращая внимания на резкие окрики тетки, Нюра с самого утра не отходила от калитки. Она тревожно следила за всем, что делалось на улице. И чем больше задумывалась над происходящим, тем больше ожесточалась против большевиков. Ей казалось, что только из-за них сейчас так много тревоги, так озлобились люди друг против друга.
Заметив соседку Дашу, она окликнула ее. Та хоть и обрадовалась, но подошла не сразу. Не успели они сказать друг другу и слова, как в воздухе что-то лопнуло, зарокотало, точно из края в край, через всю станицу, прокатился гром и замер где-то в отдалении.
— Что это?—они переглянулись и стали прислушиваться—не повторится ли звук. Но все было тихо.
— Кто его знает что,—наконец, сказала Даша,—не пойму...
— И я не пойму...
— И как будто далеко и как будто близко...
— Не то гром, не то нет...