Шрифт:
***
Гости уже собрались, набившись в зал квартиры, рассевшись на диваны и стулья, подпирающие праздничный стол. Мама Сони зашла к ней в комнату, спросив:
– Ну что, ты скоро? Все уже пришли.
– Не знаю, – вяло ответила Соня.
– Ну что ты? – спросила её мама, сев рядом и приобняв, положила голову ей на плечо, – ты это из-за тёти Вали?
– Нет, – страдальчески ответила Соня.
– Хватит, это твой выбор, и мы все это понимаем, по крайней мере, в этом нет ничего плохого, – сказала мама, погладив её по макушке, и вышла к гостям.
Через пять минут в зале
– О привет Соня! – сказал дядя Стёпа, сидевший ближе всех к выходу, – как выросла, небось, самая красивая у себя в классе?
– Наверное, – как то очень скромно, и опустив глаза, ответила она, лёгким движением руки сняв с себя косынку.
Все замерли. Нет, они не уставились на Софью, они смотрели друг на друга, как и до этого, ведь то, что они узрели, было видно и невооруженным глазом бокового зрения. Соня была коротко подстрижена. Этот факт довольно сильно заинтересовал, даже взбудоражил всех присутствующих родственников в тот вечер.
Мнения разделились. Половина гостей считала это плохой и не нужной затеей, половина считала такое решение вполне оригинальной и даже весьма уместной идеей. Собравшиеся разговаривали о многом в этот вечер. Но все же самой главной темой оставалась новая Софьина причёска. Все высказывались об этом довольно просто, совсем не стесняясь каких либо формулировок и предположений, при всём при этом, абсолютно не задумываясь о том, что среди них сидит сама Соня, и всё это слушает.
– Спасибо, – сказала она кротко, со звоном положив приборы в тарелку с недоеденным супом, – я накушалась, всем спасибо, всем пока.
В комнате повисла тишина, прерываемая лишь шагами пробирающейся к выходу Сони.
– Что это с ней? – спросила тётя Марина, когда Соня уже ушла.
– Обиделась, наверное, – сказала мама Сони.
– Но на что, Наташ? – спросила она её.
– На что спрашиваешь? – ответила она с досадой, – да на всё, девочка – подросток, решила в себе что-то поменять, и все вокруг, в школе, на улице и даже у меня на работе, сразу: «Зачем, почему, ты чё?». А вы себя поставьте на её место… Не поставите, потому что и вы туда же, а всё потому что все мы такие «Похожие», чуть что не так, даже в маленьком, безобидном смысле, уже глаза на выворот, либо восхищение, либо осуждение. Да что я вам говорю, сама такая, все мы такие, и ничего с этим не поделаешь. А если человек и решился на что-то подобное, бог ему в помощь, если есть на то его воля.
***
Вечерний закат пылал леденцовым лучезарьем, холодным ветром встречая ребят, идущий по осенней алее, раскрашенной в алый и желтый цвет пёстрыми листьями густо разросшихся деревьев.
Соня шла рядом с Толей, крепко держась за его руку, звонко стуча своими миниатюрными сапожками по плиточной дорожке. В свою очередь, этот паренёк шёл ещё медленней, тем самым заставляя Соню почти тащить его за собой.
– Присядем? – спросил Толя, остановившись возле изящной скамьи, засыпанной совсем недавно опавшими листьями.
– Давай, – легонько улыбнувшись, согласилась Соня, не отпуская его ни на секунду.
Семиклассники уселись, предварительно смахнув листья в сторону. Толя как-то невзначай высвободил свою руку из Сониной хватки, и сомкнув свои руки между собой, облокотился об спинку скамейки всем своим весом. Соня подсела поближе, прислонившись к нему, будто уже чувствуя какой-то подвох.
– Холодно? – как-то по чужому произнёс Анатолий.
– Да, прохладно, даже прохладнее чем вчера, – сказала Софья, с ужасом обнаружив, как тот смотрит совершенно в другую сторону, а не на её – что происходит Толь?
– Это я должен тебя об этом спросить, – взглянув ей прямо в глаза, недовольно сказал он.
– А что не так?
– А ты не догадываешься?
– Это связано с тем, как я подстриглась?
– Вовсе нет, а может быть и да, но если быть точнее, не совсем.
– Что ты имеешь ввиду?
– А то, дело в нас самих, – сказал он, глубоко вздохнув, скорее даже не от волнения, а от совести, мучащей его в этот момент, – короче говоря, нам пора расстаться.
– Как, почему, что не так? – спросила Соня, с нарастающим волнением, – за что?
– Да не за что! – резко встав, воскликнул Толя, – не за что, ты что думала, я с тобой навсегда?
– Да, а что в этом такого?
– Да ничего, в том то и дело, что ничего, оглянись вокруг, – сказал он, расставив руки в стороны, – щас никто так долго не встречается. Если честно подумать, какие сейчас у нас могут быть серьёзные отношения, в четырнадцать то лет? Мы с тобой уже год продружили, а многие на нашем месте уже по три раза разбежались.
– Но мы же не они, я ведь тебя… – заныла Софа, закрывая лицо руками, чуть ли не расплакавшись.
– Не надо, не надо, пожалуйста, – перебил он её, встав рядом с ней на корточки, ухватившись за её локоть, – я же тебе не враг, мы просто не сошлись характерами.
– Да какими ещё характерами, мы ещё даже не знаем друг друга как следует.
– Вот именно, поэтому и незачем продолжать, пока не поздно. Так что извини, извини, и не плачь, пожалуйста, не плачь, всё будет хорошо, – сказал он, вновь сев с ней рядом, взяв её за руки, – всё будет хорошо, обещаю, давай не плачь, и я тебя провожу.
По дороге домой Соня смахнула свои чуть проступившие слёзы, немного успокоившись и перестав плакать. Но как бы то ни было, она просто не верила в это, что всё это происходит именно с ней. В дали забрезжил подъезд её дома. В этот самый момент у неё закружилась голова, и ощущение самой жизни в ней было подобно нахождению в самом сердце глубин небытия.
Ей казалось будто, что Толя, теперь уже её бывший парень, провожающий её к дому, был одет в форму офицера вражеской армии времён второй мировой войны. А она в полосатую униформу заключенного концлагеря, и сей подъезд впереди, теперь был некой газовой камерой, с непроглядной тьмой внутри себя, пугающей, но и не отпускающей, чей либо взгляд, направленный в её глубины.