Девушка у обочины
Шрифт:
И, боже, шея. Когда она наклоняет голову назад, то шея нежно изгибается, обнажая скрытую кожу для солнца. Ее можно целовать часами.
Она приподнимает пучок одной рукой, проводит ладонью сзади по шее и по плечам. Потом оборачивается и оказывается прямо напротив меня.
Я заворожен. Пойман в ловушку. Не могу моргнуть, не могу отвести взгляд.
Кожа загорелая, не оливковая, просто с естественным загаром, который становится темнее после нескольких часов на солнце, а глаза – огромные, широкие, темно-карие, как шоколадные озера. Я меньше, чем
Я даже не осознаю, что двигаюсь, но следующее, что делаю, – это выпрыгиваю из экипажа и бегу назад навстречу девушке. Роза только закатывает глаза, а Гарет высовывается с криком: «Адам! Какого черта ты делаешь? Адам?»
Девушка хватается за что-то, что прислонено к ее ногам, а затем быстро отворачивается от меня и отходит, как будто боится или стесняется. Может и то, и другое; говорят, чики порой пугаются меня.
Я догоняю, а затем медленно шагаю в такт рядом с ней.
— Привет, — говорю я.
Она наклоняет голову и продолжает идти, не глядя на меня.
— Привет.
У нее очень низкий голос, как если бы она не была уверена, будет ли разговаривать со мной. Но это глупо, поскольку я уже подошел к ней.
Делаю длинный шаг, чтобы оказаться перед ней, затем разворачиваюсь, идя вперед спиной, и наклоняю голову, пытаясь поймать взгляд больших карих глаз.
— Я – Адам.
— Да ладно.
Не такого ответа я ожидал.
— Хорошо, думаю, ты знаешь мое имя, — смеюсь я.
И жду ответа, все еще вышагивая вперед спиной рядом с ней.
— Скажешь мне свое?
Она качает головой, проходит мимо меня, резко сворачивает в сторону, небольшой метлой сметает пустую, мятую бутылку из-под воды в ручной совок, а затем идет дальше, не оглядываясь на меня. Только сейчас я понимаю, что на ней надето: цельный комбинезон, светло-серый с зеленой отделкой на рукавах и внизу по бокам. Еще на ней потертые черные военные ботинки, а передняя часть комбинезона расстегнута чуть выше пупка, раскрывая белую обтягивающую майку.
Черт, выглядит горячо.
И вот тогда я понимаю, насколько высока эта чика. Мой рост – сто девяносто два сантиметра, а она всего лишь ненамного ниже меня – на восемь или десять сантиметров, не больше. И, бл*дь, такая аппетитная. Я имею в виду, даже несмотря на довольно бесформенный комбинезон, маскирующий фигуру, изгибы у нее то, что надо.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я. Признаю, что это не самый умный вопрос, из когда-либо заданных мной.
Она перестает подметать уворачивающуюся от совка салфетку и бросает на меня взгляд, типа «Ты что, дурак?».
А потом, умышленно, каждым жестом демонстрируя сарказм, заканчивает заметать салфетку в совок.
— Работаю.
— Значит, ты работаешь на острове?
Я обычно не туплю, но тороплюсь найти хоть какой-нибудь способ, чтобы заставить эту девушку общаться со мной.
Она закатывает глаза.
— Ну, это остров, однозначно, и, да! Я работаю. Похоже, что, да, действительно работаю на острове.
Она продолжает идти, пока не доходит до мусорного ведра на колесиках, и затем бросает в него собранный мусор. Потом толкает ведро одной рукой, придерживая другой щетку и совок. Я стою и смотрю, как она уходит, понимая, насколько глупо выгляжу. Встряхнув головой, я оглядываю улицу. В поле зрения попадает магазин сладостей, где виднеется холодильник с напитками. В голову приходит идея, и я уже мчусь в магазин через дорогу осуществлять задуманное. Или закусочную, кажется, здесь так их называют. Я покупаю полкило сливочных помадок трех различных вкусов и две бутылки воды, стараясь приложить все усилия, чтобы вести себя как обычно – не высовываясь и надеясь, что никто меня не заметит.
Девушка за прилавком, однако, ахает, когда я выкладываю пятьдесят долларов.
— Черт подери! Ты... ты... ты..., — она запинается, явно смущенная.
Я улыбаюсь ей моей самой яркой фальшивой улыбкой.
— Адам, — говорю я, протягивая руку.
Она берет мою руку в свою, глупая, гребаная, бредовая ухмылка расползается по ее лицу. Она достаточно симпатичная для семнадцатилетней школьницы.
— Адам Трентон.
Она удерживает мою руку и не отпускает, пока я буквально не вытаскиваю свои пальцы из ее.
— Черт подери. Срань Господня. Ты – Адам Трентон.
Я киваю.
— Да. Это я. Позволь мне заплатить за помадку, милая? — Я пододвигаю наличные к ней еще ближе.
Она смотрит непонимающе, а потом произносит:
— Да. Да! Прости, простите, Адам. Мистер Трентон, я имею в виду. М-м-м. Да. Сдача.
В толпе позади меня теперь стали слышны тихие разговоры и щелканье камер сотовых телефонов. Стоило ли терпеть это из-за сраной помадки? Дебил. Я получаю свою сдачу, одариваю девушку еще одной улыбкой на миллион долларов и отхожу.
— Не мог бы ты… Прости, я не должна этого делать, но, я никогда не встречала никого… я имею в виду, хм..., — запинается она.
Я разворачиваюсь, беру салфетку, протянутую мне, и подписываю ее «Шарпи»5, который всегда ношу в кармане.
— Держи, детка, — протягиваю ей подписанную салфетку. — Я действительно должен сейчас идти. Рад был познакомиться.
Я стараюсь проскользнуть мимо толпы, но кто-то называет меня по имени, а кто-то кричит: «Марек! Марек!» – имя персонажа, которое сделало меня известным, как героя популярного комикса. Я подавляю недовольный вздох и беру сумку вместе с бутылками в одну руку. Я подписываю два рюкзака, три шляпы, шесть ноутбуков, три квитанции и позирую для десяти снимков, прежде чем смог выскользнуть из закусочной сладостей. Закусочная? Что еще за чертова «закусочная» вообще?