Девушка у обрыва, или записки Ковригина
Шрифт:
— Хочешь, я тебе подарю свой альбом марок? — сказал он. — Я сегодня разбирал вещи…
— Мне не нужен твой альбом, — ответил я. — Но, если хочешь, я возьму его на хранение. Когда-нибудь ты снова заинтересуешься марками, и я тебе верну его.
Мы вошли в дом. Как неуютно и пусто было в нем теперь.
— Тебе надо куда-нибудь переехать отсюда, — сказал я своему другу.
В это время мы услыхали, что кто-то без стука отворил наружную дверь и вошел в прихожую. Андрей встрепенулся. Мне показалось, что отражение какой-то безумной надежды блеснуло в его глазах.
Но это явился агрегат, это был ЭРОТ — он прилетел за указаниями. Сложив крылья,
— С сегодняшнего дня по всем вопросам надо обращаться к Старшему Лаборанту или к ЭЗОПу, — сказал Андрей. — Я больше здесь не работаю.
— Все понял, — ответил ЭРОТ и вышел из прихожей, тихо затворив за собой дверь.
— Вполне одобряю твое решение уехать отсюда, — молвил я. — Но неужели ты хочешь совсем бросить свою работу?
— Моя работа кончена. Теперь все пойдет и без меня, — ответил Андрей.
— А куда ты намерен переехать? — поинтересовался я.
— Я буду жить в той избушке. Помнишь избушку в лесу, у озера?..
— Конечно помню. Но едва ли ты там долго вытерпишь, ведь там нет никаких удобств…
Андрей на это ничего не ответил, а разубеждать его я не стал — я знал его упрямство. «Ничего, — подумал я, — пусть поживет в лесу, в тишине, пусть там выплачется и успокоится». Правда, меня тревожило то, что он не только тоскует по Нине, а и считает себя виноватым в ее гибели. Но все излечит время, — думал я.
Вернувшись домой и положив на стол альбом с марками, я рассказал Наде про свое посещение Матвеевского острова и о беседе с Андреем. Надя восприняла это трагичнее, чем я. Взяв альбом в руки и перелистав его, она вдруг заплакала.
— Это все не к добру, не к добру. Ты скоро потеряешь своего друга…
К сожалению, она оказалась права.
Вскоре Андрей покинул город и поселился у озера. Об этом кратко сообщила печать, тактично не приводя излишних подробностей. Газеты по-прежнему были полны восхвалениями создателя аквалида Андрея Светочева. В особенности хвалы эти усилились после испытания НЕПТУНа. Сообщалось, в частности, что Комиссия Продления Жизни предложила Андрею три дополнительных МИДЖа (только подумать — триста тридцать лет!), а Комиссия Наименований хочет назвать его именем один из новых городов. Писали о проектах памятника Светочеву, о медалях в его честь… И вдруг в печати появилось знаменитое Письмо Светочева. Хоть я уверен, что Читатели мои знают это письмо наизусть, но для полноты впечатления и дабы не нарушить стройности повествования, приведу здесь его текст:
«В силу известной мне причины, не считаю себя вправе жить больше своего МИДЖа, и от продления жизни отказываюсь. Кроме того, прошу не ставить мне памятников ни при жизни, ни после смерти. Прошу не давать моего имени городам, улицам, промышленным предприятиям, кораблям и космическим средствам транспорта. Прошу не упоминать моего имени в печати, если в том нет крайней необходимости.
С полнейшим уважением
Андрей Светочев».
Это письмо Андрея поразило меня. Я знал, что он способен на самые странные и неожиданные поступки, но такого я от него все-таки не ожидал. Отказаться от трех МИДЖей! Отказаться от трехсот тридцати лет добавочной жизни на Земле!..
Не мог я взять в толк, да и сейчас не могу понять и его столь категорического отказа от памятников, от всего того, чем вполне заслуженно хотело наградить его Общество. И до сих пор не могу я уразуметь, зачем он ушел в это добровольное изгнание, зачем поселился в старой избушке на берегу Озера. Знаю, он был в большом горе. Но ведь всякое горе проходит…
23. РАДОСТЬ И ГОРЕ
А в моей жизни тем временем произошло радостное событие: я стал отцом. Накануне я отвез Надю в роддом на углу Четырнадцатой линии и Большого проспекта и всю ночь не смог сомкнуть глаз. На рассвете послышался стук в наружную дверь. Я сразу догадался, что это какой-нибудь механизм: ведь Люди в квартиры обычно входят без стука.
— Войдите! — крикнул я из комнаты и с трепетом стал вслушиваться в приближающиеся по коридору шаги механизма. Недавние печальные события так подействовали на меня, что теперь я ожидал любой напасти. «Вдруг это идет АСПИД?» [46] — возникла в моем уме страшная мысль.
Но в комнату вошел ГОНОРАРУС [47] , и у меня отлегло от сердца. В руке агрегат держал букет голубых садовых колокольчиков — это означало, что родился мальчик.
46
АСПИД (Агрегат, Сообщающий Печальные Известия Домашним) — старинный механизм начала XXII века. Давно снят с производства.
47
Напоминаем Читателю: ГОНОРАРУС (Громкоговорящий Оптимистичный, Несущий Отцам Радость, Агрегированный Работник Устной Связи) — старинный агрегат, давно признан ненужным и снят с производства.
— Если не ошибаюсь, вы известный Историк Литературы Матвей Ковригин? — громким бодрым голосом спросил ГОНОРАРУС.
— Да, я тот, кого вы ищете, — ответил я. — Присаживайтесь.
— Ничего, я постою, — с мажорными нотами в голосе произнес мой добрый гость, кладя на стол букет. — Рад поздравить вас с рождением мальчика.
Далее он поведал мне, что Надя находится в хорошем состоянии, сообщил параметры младенца, час его рождения и откланялся. Я же поспешил в роддом, чтобы написать Наде поздравительную записку.
Мне очень хотелось в этот день связаться с Андреем по мыслепередаче и сообщить ему о том, что я стал отцом. Но затем мне показалось, что сейчас не время для такого сообщения, ибо мое счастье только подчеркнет глубину несчастья, постигшего моего друга. Поэтому я решил отложить мыслепереговоры на некоторое время.
В сентябре я послал Андрею мыслесигнал. Андрей немедленно откликнулся.
— Хочу навестить тебя, — сказал я.
— Прилетай в любое время, — ответил Андрей. — Все?
— Все. Мыслепередача окончена.
В тот же день я полетел в заповедник. Я высадился из аэролета на том же самом месте, где мы втроем сошли год с лишним назад. Сказав ЭОЛу, чтобы он летел обратно, я вступил на знакомую мне территорию. Меня охватила грусть. Только подумать, как все изменилось за это время! Тогда мы шагали здесь втроем…
И погода была не та, что в прошлый приезд. Теперь моросил дождик, лес был затянут туманом. Путь мой был устлан опавшими листьями.
Но вот и жилище Лесничего. Увидев меня в окно, старый Чепьювин вышел на крыльцо и приветливо пригласил в дом. Старик по-прежнему выглядел бодро — смотрел орлом, а не мокрой курицей, как говаривали наши предки. Но, увы, опять от него пахло самогоном.