Девушка в поезде

Хокинс Пола

Мне хочется уехать. Отправиться в путь на кабриолете с поднятым верхом. Хочется добраться до побережья, не важно какого. Хочется ходить на пляж. Мы со старшим братом собирались стать путешественниками и колесить по дорогам. Вот такие мы с Беном строили планы. Вообще-то планы в основном строил Бен – он был большой мечтатель. Мы собирались проехать на мотоциклах от Парижа до Лазурного берега или вдоль всего тихоокеанского побережья США – от Сиэтла до Лос-Анджелеса; мы хотели повторить маршрут Че Гевары от Буэнос-Айреса до Каракаса. Может, если бы все это произошло, я бы не оказалась здесь, не зная, что делать дальше. А может, в конечном

итоге оказалась бы именно там, где нахожусь сейчас, и была бы совершенно этим довольна. Но, конечно, ничего подобного не случилось, потому что Бен так и не добрался не то что до Парижа, но даже до Кембриджа. Он погиб на автотрассе А10, угодив под колеса автопоезда.

Я скучаю по нему каждый день. Наверное, больше, чем по кому-либо другому. Он – огромная брешь в моей жизни, в моей душе. А может, его смерть лишь положила начало процессу, который постепенно наполнил мою жизнь пустотой. Я не знаю. Я даже не знаю точно, связано ли все это с Беном или с тем, что случилось после того, как его не стало. Я знаю только одно: в какой-то момент мне кажется, что у меня все отлично, жизнь прекрасна и я всем довольна. Но уже в следующий мне хочется поскорее убежать – не важно куда, я не нахожу себе места, и мне не на что опереться, чтобы сохранить равновесие.

Я обращусь к психотерапевту. Конечно, это немного необычно, но может оказаться забавным и развлечь. Я всегда считала, что быть католичкой довольно удобно – хорошо иметь возможность излить душу на исповеди и того, кто простит тебя и отпустит все грехи, чтобы ты могла начать все с чистого листа.

Понятно, что психотерапевт – не то же самое. Я немного нервничаю, но в последнее время совсем не могу заснуть, да и Скотт меня поддержал. Я сказала ему, что мне трудно говорить о таких вещах со знакомыми, даже с ним. А он ответил, что в этом как раз и весь смысл, потому что незнакомому человеку гораздо проще рассказать обо всем, что наболело. Но это не совсем так. Всего рассказать нельзя. Бедный Скотт! Он понятия не имеет, что творится у меня на душе. Он любит меня так сильно, что мне даже больно. Я не знаю, как у него это получается. Я свожу себя с ума.

Но я должна что-то предпринять, по крайней мере не должна сидеть сложа руки. Все эти планы, что я себе насочиняла – курсы фотографии и уроки кулинарного мастерства, – на деле оказываются довольно бессмысленным занятием, как если бы я играла в реальную жизнь вместо того, чтобы в ней жить. Мне нужно найти то, что я должна делать, что-то важное. У меня не получается быть просто женой. Я не понимаю, как это кому-то удается – ничего не делать, только сидеть и ждать. Ждать, когда муж вернется домой, чтобы любить тебя. Либо это, либо поиск того, что наполнит твою жизнь смыслом.

Вечер

Я все еще жду приема. Прошло уже полчаса после назначенного мне времени, а я по-прежнему сижу в приемной и листаю «Вог», размышляя, не пора ли встать и уйти. Я понимаю, что у обычных врачей прием больных может затянуться. Но у психотерапевта? Если судить по фильмам, они бесцеремонно выдворяют пациентов, когда истекают отведенные им пятьдесят минут. Наверное, Голливуд показывает не тех специалистов, к которым отсылает Государственная служба здравоохранения Великобритании.

Я как раз собираюсь сказать секретарше, что прождала достаточно долго и ухожу, когда дверь в кабинет врача распахивается, в проеме появляется очень высокий

худощавый мужчина и протягивает мне руку с извиняющимся видом.

– Миссис Хипвелл, прошу извинить, что заставил вас ждать, – говорит он.

И я улыбаюсь ему в ответ и говорю, что все в порядке, и в этот момент я действительно чувствую, что все будет в порядке, потому что минута или две в его обществе уже оказали на меня благотворное действие.

Думаю, все дело в его голосе. Он мягкий и низкий. У него легкий акцент, но это меня не удивляет, потому что его зовут доктор Камаль Абдик. Скорее всего ему лет тридцать пять, но выглядит он очень молодо, и у него удивительная кожа цвета темного меда. У него красивые руки, и я представляю их на себе. Я почти чувствую, как его тонкие длинные пальцы ласкают мое тело.

Мы не говорим ни о чем существенном, это просто первое знакомство: он спрашивает, что меня беспокоит, я жалуюсь на приступы паники и бессонницы, на то, что не могу уснуть ночью, потому что мне страшно. Он хочет, чтобы я рассказала об этом подробнее, но я пока не готова. Он спрашивает, принимаю ли я наркотики, пью ли спиртное. Я отвечаю, что сейчас страдаю от других пороков, ловлю его взгляд, и мне кажется, он понимает, что я имею в виду. Тогда я говорю себе, что должна быть серьезнее, и рассказываю о закрытии галереи и о том, что теперь постоянно чувствую себя неприкаянной, утратила внутренний покой и слишком много копаюсь в своих мыслях. Он немногословен, лишь изредка задает наводящие вопросы, но мне хочется слышать его голос, и перед уходом я спрашиваю, откуда он приехал.

– Из Мейдстоуна, – отвечает он, – это в Кенте. Но в Корли я перебрался несколько лет назад. – Он знает, что я хотела узнать не это, и лукаво улыбается.

Дома Скотт ждет моего возращения, сразу наливает мне выпить и расспрашивает о том, как все прошло. Я говорю, что все прошло хорошо. Он спрашивает о враче: понравился ли он мне, как держался? Я снова отвечаю, что нормально, потому что не хочу показаться слишком восторженной. Он интересуется, говорили ли мы о Бене. Скотт думает, что все дело в Бене. Может, он и прав. Не исключено, что он знает меня лучше, чем мне кажется.

Вторник 25 сентября 2012 года

Утро

Этим утром я проснулась рано, но несколько часов все же проспала, что по сравнению с прошлой неделей настоящий прогресс. Вылезая из постели, я чувствовала себя почти отдохнувшей, поэтому, вместо того чтобы сидеть на террасе, решила совершить прогулку.

Я сама избегаю общения, почти не отдавая себе в этом отчета. Места моих посещений в последнее время ограничиваются магазинами, студией пилатеса и кабинетом психотерапевта. Иногда я еще заглядываю к Таре. Все остальное время провожу дома. Неудивительно, что мне все время не по себе.

Я выхожу из дома, поворачиваю сначала направо, потом налево на Кингли-роуд. Прохожу мимо паба «Роуз». Раньше мы постоянно туда наведывались, и я не могу вспомнить, почему перестали. Мне никогда там особо не нравилось: слишком много пар за сорок, которые слишком много пьют или приглядываются, не обломится ли что еще, если, конечно, у них хватит на это духу. Не исключено, что мы перестали туда ходить именно потому, что мне это не нравилось. Я прохожу мимо паба, мимо магазинов. Не хочу уходить далеко, просто сделаю небольшой круг, чтобы размять ноги.