Девы ночи

Винничук Юрий Павлович

«Скупка» – скверик за Оперным, где тусовались фарцовщики. Я там тоже решал свои делишки, поэтому подумал, что располагать таким информатором действительно выгодно. Я возвращаюсь к столику с дружелюбной улыбкой.

– Хорошо. Согласен.

– Вот это другой разговор, – тоже улыбается милиционер. – Двадцатого будь в семь ноль-ноль вечера с машиной и с деньгами на шоссе в Брюховичи. От того места, где начинается лес, проедешь километр и остановишься. Откроешь багажник и жди. Можешь взять с собой еще кого-нибудь одного. Не более. Я тоже буду с

товарищем.

– Будет он, будет, – кивает Франь. – Восемнадцатого я с ним встречусь.

– Восемнадцатого? – переспрашиваю.

– Ты уже забыл?

– Нет, но ты точной даты не называл.

– Теперь называю. Восемнадцатого с восемью ребятами у входа в ресторан. Примерно в девять вечера… Ну, и пусть возьмут там кое-какие инструменты, слышишь?

Я прощаюсь и иду в зал. Сейчас тут как в улье, потому что у музыкантов перерыв. На столе у нас три бутылки шампанского и две водки. Ясно, поляки уже угощают.

– О, Коста! – восклицает Антек. – Присоединяйся.

Раскрасневшаяся Малгося оказывается почему-то рядом со мной. Столковались они довольно быстро: Антек напирает на Марианну, Рысик – на Елену, Малгося пожирает меня взглядом. А когда музыканты начинают горланить «Лето, ах, лето», она хватает меня за руку и насильно тащит на площадку. А там, как я и ожидал, прижимается так крепко, будто кто-то ее предупредил, что через минуту по залу прокатится ужасное цунами. Она дышит тяжким смрадом прямо в нос, а левая ее рука нежно гладит меня по спине. Правая тоже не дремлет, а передвигает мою левую руку себе на грудь и прижимает ее таким красноречивым жестом, что мне уже никак не удается делать вид, что я по уши увлечен танцем, и я вынужден хоть приличия ради искривить губы в усмешке. Под ладонью чувствую что-то мягкое и расползшееся. Оно болтается из стороны в сторону и орошает мою ладонь потом, потому что пани Малгося сегодня без бюстгальтера.

Наконец танец заканчивается, но сразу начинается другой, и, как на беду, «опять с пшытысканем».

– Коха-а-ась, – млеет Малгося. – Ты тоже останешься?

– Где? – настораживаюсь.

– В отеле, естественно. Антек и Рысик пригласили девушек к себе в гости. А у меня отдельный номер, и я могу тебя тоже пригласить.

– Не знаю… У меня завтра важное дело.

– У-у, негодный… Отказывать даме?.. Наверно, я для тебя слишком старая, да?

– Да нет, что ты… Я…

– Коха-ась, я бы так хотела… У меня для тебя подарочек… Часы. Гонконг. С музыкой…

Она заглядывает мне в глаза и мурлычет так, словно ей на двадцать лет меньше. И это после нескольких бокалов, а что будет дальше? Как говорил мой дед: водка во рту – баба на посту.

Когда мы возвращаемся за стол, Малгося слегка пошатывается, и это наполняет меня надеждой. Марианна и Елена пьют очень мало, зато подбодряют партнеров, а те меры не знают: раз за разом потягивают то водку, то шампанское.

Тем временем и мне уже открылась дорога на панель: Малгося задумчиво гладит рукой мое бедро. Закрываю глаза и вижу, как бурное будущее

раскрывается передо мной… бабушки записываются в очередь… У меня свой импресарио. Он принимает телефоны. А я весь день только и делаю, что просиживаю у зеркала. Полируя ногти и выщипывая брови и волоски из носа…

Сейчас меня стошнит. Эта Малгося прет, как танк. Сбрасываю ее руку с бедра, но она почему-то воспринимает это как обычное кокетство и дальше лопочет что-то неопределенное и сальное. К счастью, по-польски. А я не обязан все это понимать, ведь я, как-никак, грек.

Ну их к дьяволу. На сегодня хватит. Ничего интересного больше не предвидится. Делаю знак Марианне, и мы выходим.

– Ну, так что – я пойду? Вы уже тут сами как-нибудь.

– Как это – пойду? А деньги взять, пока еще языком ворочают?

– Ну, хорошо, сейчас возьму и иду.

– И очень многое потеряешь.

– Что именно?

– Останься, не пожалеешь.

– Если бы ко мне эта Мандося не липла.

– А ты с ней сделай то же самое, что мы со своими – напои ее по самое не могу.

– А потом на плечах нести?

– Так ведь не здесь, а в номере. Сейчас идем к ним в номер. Ясно? По дороге скажи им о деньгах.

– По пятьдесят?

– Больше они не дадут. К тому же, ведут в свои номера, а это для нас дешевле.

И мы пошли в отель. По дороге в номер, уже на лестнице, я тактично намекаю Рысику, что любовь любовью, но у меня сестра. Что я потом скажу маме, которая в далекой Греции на каменистом острове ждет своих милых деток? Мало того, что различные империалисты постоянно развлекаются с невинными гречанками, так еще и тут искушения подстерегают. А мы – студенты, нам учиться надо.

Рысик обнял меня и сказал:

– Очень хорошо. Но сначала выпьем.

– Нет, – говорю я. – Сначала деньги, или сестру я не отдам.

– Твоя сестра – Марианна?

– Ну?

– Я к ней ничего не имею. Говори с Антеком.

Вот хитрец! Берусь за Антека. Стена. Ни бум-бум. Я говорю, он кивает, даже переспрашивает, но денег не дает. Ага, вот вы как!

– Марианна, кес кем ме!

– О? Су ами терахи?

– Не дают, – шепчу, когда она подходит.

– А-а! – негодует Марианна. – Тогда – чао-какао!

И мы спускаемся вниз. Поляки быстро гогочут, наконец Антек догоняет меня и шепчет:

– Что ты, шуток не понимаешь? Сколько нужно дать?

– А сколько, ты думаешь, нужно дать за двух восемнадцатилетних девушек, чистых, как слеза?

У Антека сразу глаза лезут на лоб:

– Чистых, как слеза? – переспрашивает он, облизывая губы.

Вижу, что переборщил.

– Ну, не совсем так… Но… это же вам не какие-нибудь… У них женихи есть…

Антек набирает в легкие воздух и протягивает пятьдесят:

– Это за одну. А за вторую?

– Как? Ты хочешь сто?

– Нет, я хочу двести. Но с вас беру сто только потому, что мы сидели за одним столиком. Таков закон у греков. Раз сидели, пили, ели – значит, породнились.